Черная книга

— Ты представишь им меня как Джеляля Салика, — сказал Галип с вызовом, удивившим его самого.

— Но почему?

— Потому что важно не кто говорит, а что говорится. У нас есть что сказать.

— Но они знают тебя. В ту ночь в клубе ты ведь даже историю рассказал.

— Знают?-сказал Галип, усаживаясь. — Ты неверно употребляешь это слово. Они меня всего лишь видели. Сегодня я — совсем другой. Они не знают ни того человека, которого видели тогда, ни меня сегодняшнего. К тому же они наверняка считают, что все турки на одно лицо.

— Даже если я скажу, что в тот день они видели не тебя, а другого человека, все равно они считают, что Джеляль Салик старше.

— Да что они знают о Джеляле? Им кто-то сказал: поговорите еще и с этим журналистом, это украсит вашу профамму. И они записали имя. Наверняка они не интересовались его возрастом, не видели его фотографии.

В этот момент в конце зала, где шла съемка исторического фильма, раздался хохот. Они посмотрели в сторону смеющихся.

— Чему они смеются? — спросил Галип.

—Не пойму, — ответил Искендер, однако улыбался, будто знал, в чем дело.

— Никто из нас не является самим собой, — сказал Галип шепотом, словно открывая тайну, — никто не может быть самим собой. Ты никогда не думал о том, что каждый видит тебя другим? Ты абсолютно уверен, что ты — это ты? А уверен ли ты в том человеке, который уверен, что ты-это ты? Чего хотят эти люди? Разве человек, которого они ищут, не есть всего-навсего иностранец? Он поделится своими горестями с английскими телезрителями, сидящими перед телевизорами после ужина, и его рассказ, быть может, произведет на них впечатление. Так вот, у меня как раз есть подходящая история! Нет надобности, чтобы кто-то видел мое лицо. Пусть они не показывают лицо крупным планом. Знаменитый и загадочный турецкий журналист, опасающийся гонений правительства, политического убийства, мести участников военного переворота, — и самое главное, не забывай, что я мусульманин, — пожелал, не раскрывая себя, ответить на вопросы Би-би-си. Это же еще лучше, разве нет?

— Да, — согласился Искендер. — Я позвоню наверх, они ждут.

Галип наблюдал за съемкой в другом конце зала. Османский паша, в феске, с бородой, в новенькой, увешанной орденами форме, разговаривал со своей покорной дочерью, которая слушала любимого отца, но лицо ее было повернуто не к нему, а в сторону работающей камеры, позади которой почтительно и молча стояли официанты и горничные.

— Помощи нам ждать неоткуда, надеяться не на кого, весь мир настроен враждебно к туркам! — говорил паша. — Видит Аллах, мы вынуждены пожертвовать и этой крепостью…

— Но, дорогой отец, посмотрите, у нас же еще есть… — начала девушка и показала не столько отцу, сколько зрителям книгу, которую держала в руках. Галип не понял, что это за книга. Он понял только, что это не Коран, и ему стало интересно, что это за книга, но и при съемке дубля названия он не разобрал.

Некоторое время спустя, поднявшись на старинном лифте, он вошел в 212-й номер.

В комнате находились три английских журналиста, которых он видел в клубе. Мужчины со стаканчиками ракы в руках налаживали камеру и освещение. Женщина оторвалась от журнала, который читала.

— Перед вами наш известный журналист Джеляль Салик, — представил Искендер Галипа по-английски.

— Очень приятно! — отозвались одновременно женщина и мужчины.

— А мы раньше не встречались? — поинтересовалась женщина.

— Она спрашивает, не встречались ли вы прежде, — перевел Искендер.

— Где? — спросил Галип.

— В клубе, — ответила женщина.

—Я не хожу в клубы. Никогда в жизни я не посещал подобные заведения. Я не люблю многолюдные места, по-моему, это просто повредило бы моему духовному здоровью и нарушило мое одиночество, необходимое для творческой работы. Должен сказать, что моя напряженная журналистская работа, усилившиеся в последнее время политические гонения и участившиеся убийства не позволяют мне вести ночную жизнь. Однако я знаю, что не только в Стамбуле, но по всей Турции есть много людей, которые считают себя Джелялем Саликом, представляются Джелялем Саликом. Более того, когда я по ночам ходил, переодевшись, по кварталам бедняков, я познакомился и даже подружился с некоторыми из них; я встречал людей, которые так перевоплощались в меня, что мне становилось страшно. Стамбул — это очень большая, необъяснимая страна.