Черная книга

И вот оцепили они всю площадь, всю башню осмотрели, чтоб никто не остался, из ближних домов народ выгнали на всякий случай, кино приехали снимать, аппараты навели. Начальник команду дает: «Внимание! Приготовиться...» Тут неведомо откуда выскакивает профессор такой очкастенький, с бородкой клинушком. «Стойте, стойте! - кричит и руками размахивает. - Нашел, нашел, знаю, где она!» - и к башне кидается. А следом за ним бежит оборванец-хитрованец, комсомолист-то тот бывший, несмышленыш. «Отдай книгу!» - кричит. А начальник не видел, что ли, уже на кнопку нажал, и бахнуло на всю Москву, так что от взрыва в соседних домах стекла повылетали и колокола на ближних церквах сами зазвонили. Чудаку тому и несмышленышу, конечно, враз крышка, и следов не осталось, а башня на кирпичи рассыпалась. И, говорят, в черном дыму вылетел кто-то и похохатывал... Сказывают также: ходили специальные люди, проверяли в мусоре, да ничего не нашли. А может, она в фундаменте осталась, книга-то? Фундамент-то не затронули, так и засыпали его, и теперь всем дорога открытая, где башня стояла, - ходи, езди, будто и не было такой.

Вот вам, люди добрые, и весь сказ про Сухареву башню и про Черную книгу. Башни нету, значит, и сказу конец. Ведь это легче всего - взорвать или изорвать, а вот каково создать всё это? Ну да что говорить без толку, содеянного не воротишь... Люди вы все верные, хорошие, много сказать вам хочется, да побаиваюсь. Ходил тут один рязанец с длинным ухом, а мне пришлось за свой язык ответ держать, где не надо. Известно, малый член тела язык, а крупные неприятности от него исходят. И вам всем советую: знайте да помалкивайте, нонеча иначе нельзя, а береженого, известно, Бог бережет. Ох, не хотел я нонче сказывать, да прорвало на свою голову. А что поделать? Человек я московский, говорливый, друзей-товарищей люблю, сказки сочиняю да людей ублажаю. Русский я человек, ребята. Все мы люди русские, жопы у нас толстые, а лбы узкие. Оттого и все беды наши. Уж вы не сетуйте на меня, дурака. Болтаю я много, наклал вам три короба, а вы и поверили, уши развесили. Так уж решим: я ничего не говорил, вы ничего не слышали. Молчок, одним словом. Эх, люблю честную компанию, да пора восвояси...

И откуда ты только, ловкий, эту заразу достал? По талону дали? Ишь, а хороша, конечно, до прежней ей далеко, а чувствительность имеется... Дай Бог всем доброго здоровья!

Да... вызывали меня куда следует за язык мой длинный. «Ты чего, - говорят, - болтаешь?» Отвечаю: «Не болтаю я вовсе, а когда случится, в хорошей компании сказы сказываю». - «Мы, - говорят, - тебя за эти сказки упечем, куда Макар телят не гонял!» - «Меня-то, - отвечаю, - упечь просто, а молву-то куда денешь? Сказ-то, он бесплотный и бескостный, его за цугундер не посадишь». - «Ты, - говорят, - поповскую агитацию разводишь... ты и белый, ты и черный...» - и чего они про меня ни говорили, прости их, Господи! «Нет, - отвечаю, - я самый натуральный московский человек и никому не врал, а хочу я своему отечеству счастья и добра!» - «Ну, твое счастье, - говорят, - что за тобой письменных улик нет, а не то бы... Убирайся вон, но смотри...» Подписку взяли о невыезде. «И болтать, - говорят, - не смей, засадим сразу». Эх, прорвало меня, видно, на свою голову! Была не была! Пусть засадят, а доскажу вам всю правду, как есть. Ничегошеньки мне теперь не страшно, я свое сказание склал и не боюсь! Пусть вам сказал, немногим, слово - оно крылато, подхватит его и - дай Бог! - разнесет по всей земле нашей и за пределы ее. Пусть знают все про удальство русского человека, про человека московского! Московский я человек, братцы, тем и горжусь, с тем и на Страшный Суд пойду и скажу Господу: «Суди меня, Господи, строго - нескладного, болтуна-трепача, сочинителя, глуп я был и грешен, а вот был я всё-таки московским человеком!»

Я-то кто? Старикашка перешный, книжник московский, трепач с Малой Сухаревской. Начитался книг старинных, вот и вам сочиняю, весь книжной пылью пропах и говорю не по-нонешнему, а по-книжному, затейливым российским слогом, а все ж, братцы-граждане московские, говорю правду истинную, и не токмо вздор несу, а самую натуральную побывальщину. Чудесные дела приключаются в нашем богоспасаемом граде Москве, о них и толкую. Иной-то не поверит, где, скажет, такие люди, как батюшка Иринарх или Алеша-великомученик, или чужой сын, а они есть и с нами вместе по одним улицам ходят.

Всех-то я вас, граждане московские, люблю, все-то вы мои герои. Даже беса московского не то чтоб люблю, грешно вымолвить такое! - враг он, конечно, и мерзок, и коварен, и много зла еще от него увидим, - а вот ведь наш он бес, нашенский, ловок, проклятый, потому что тоже московский. А вот чужого сына ненавижу - не наш он, одно слово - чужой. От этих-то чужих сынов вся беда нашей земле.

Ну да ничего, проживем! Много бед видала Русь, а жива, выстояла, и мы выстоим!

Жестокие времена, тугие дни, а всё же живы мы, люди московские, и свой смысл имеем.