«Всесильная Тьма, да он же счастлив!.. Думает, что предугадал мою мысль… не войне рад – тому, что будет защищать… меня?! Ох… Мальчик мой, ты же творец… что я с тобой сделал…»
Гортхауэр произнес тихо и твердо, как клятву:
– Я стану щитом тебе, Учитель.
Мелькора словно обожгло.
«Вот – душа его открыта мне… как я скажу ему – словно ударить по этому беззащитному лицу… Ученик мой! Неужели ты станешь проклинать себя за то, в чем виновен я, я один?.. Прости меня! Я говорил о праве выбора – и сам лишаю тебя этого права… Да разве я не знаю, что будет?! И ни боли, ни памяти отнять у тебя не смогу… Но ты должен жить… должен… я не могу, разрывает надвое, это выше сил…»
«Что я сделал? Что я сказал? Что с тобой, Учитель, Властелин, Крылатая Тьма… тебе больно?.. Что это, что… кровь – тягучие густые красные капли – как смола – из ран… Что с тобой, что же мне делать?»
Всего на мгновенье исказилось лицо Черного Валы, и Майя, не сознавая, что делает, схватил руку Учителя и крепко сжал.
Боль помогла Мелькору справиться с собой. Лицо его вновь стало спокойным и жестким, а голос звучал глухо и холодно:
– Ты не понял меня, Гортхауэр. Собирай людей. Уходите на Восток. Ты поведешь их.
– Что?..
Лицо смертельно раненого – растерянное, потрясенное, беспомощное. Невозможно ошибиться в смысле слов – и невозможно поверить…
«Как же… За что?..»
Гортхауэр судорожно вздохнул:
– Нет. Нет! Не проси… не приказывай… однажды ты уже заставил меня уйти, и…
– Вспомни об Эллери Ахэ. Или хочешь, чтобы это повторилось? Это война не с Нолдор: с Валинором. И больше у меня не будет учеников. Кроме этих людей. И – тебя.
«Прости меня…»
«Нет, нет, мне нельзя уходить… что сделают с тобой… я не позволю им!.. Ты думаешь, тебе одному дано видеть?! Думаешь, я не понимаю?! Да вся Арта не стоит и капли твоей крови!»
– Пусть уходят люди. Я – остаюсь.
– Я приказываю тебе.
Только сейчас Гортхауэр понял, что все еще сжимает руку Мелькора. Его словно холодом обдало.
«Руки… обожженные… что я сделал… ему больно…»
Дрожа всем телом, Майя склонил голову и благоговейно коснулся губами руки Мелькора.
– Прекрати! – сдавленно прорычал Вала. – Что ты делаешь!
О, Майя знал, что Мелькор не терпит знаков преклонения – тем более таких. Но по-другому сейчас – не мог.
«Может, я и глуп, Учитель… может, снова ошибаюсь – не знаю, но ты сам разбудил мое сердце, и что мне теперь делать с ним?»
– Уходи.
Гортхауэр упрямо покачал головой.
– Я не оставлю тебя, – с угрюмым вызовом, не поднимая глаз, ответил он.
«Это мука – невыносимая, невыносимая… сердце отказывается подчиняться холодным доводам разума… Только я виноват в том, что не оставил тебе выбора… вот, сердце твое – на ладонях моих, Ученик; и что делаю я?!»
– Ты дал клятву, – медленно и тяжело заговорил Мелькор, – и отныне ты – Хранитель Арты. Здесь останусь я один. На Восток войско Валар не пойдет. И запомни: я доверяю тебе самое дорогое для меня.
«Это мука – невыносимая, невыносимая… сердце отказывается подчиняться холодным доводам разума… Я знаю, верю, ты прав, ты снова прав, Учитель, как всегда и во всем… но я не могу так, не хочу… вот, сердце мое – на ладонях твоих, Учитель; делай, что хочешь… Но отдать тебя – им – на расправу?!»
– Не-ет!..
«Не надо, прошу тебя…»
– Исполняй приказание: сейчас я имею право приказать и делать выбор за тебя!
– За что, зачем ты гонишь меня?! Если мы победим, то победим вместе…
«Ты и сам знаешь, что этого не будет…»
– …если же нет…
– Возьми меч. Возьми Книгу. Иди.
«Ученик мой!»
«Учитель мой!»
Гортхауэр закрыл лицо руками.
И тогда Мелькор рывком поднялся с трона и заговорил – холодно и уверенно.
Он не слышал, что говорит. Собственный, словно издалека идущий голос казался чужим. Ненавистным. Он перестал ощущать себя, он был болью, комком обожженных нервов, он ненавидел себя – люто, страшно.
…Слова – как иглы, как вбитые гвозди… Гортхауэр не мог потом вспомнить, что говорил Учитель. Помнил только одно: каждое слово Мелькора пронзало, как ледяной клинок, и он корчился от невыносимой боли, обезумев от муки, и только шептал непослушными губами: «За что, за что…»
Мелькор склонился над распростертым у его ног Майя. Опустился на одно колено, осторожно разжал побелевшие руки Ученика, судорожно стискивающие голову.
Широко распахнутые страданием невидящие глаза смотрели прямо в лицо Мелькору. Вала стиснул зубы, стараясь отогнать воспоминание. Нельзя об этом сейчас.
Он наклонился к самому лицу Гортхауэра.
– Ученик мой, Хранитель Арты… Прости меня, прости, если сможешь, прости за эту боль… Арта не должна остаться беззащитной, понимаешь? Только ты можешь сделать это, только ты – Ученик мой, единственный… Возьми меч. Возьми Книгу. Это сила и память. Иди. Ты вспомнишь это, когда все будет кончено. Я виноват перед тобой – я оставляю тебя одного… Прости меня, Ученик, у меня больше нет сил… Прощай.
А потом поднял Майя за плечи и, глядя в глаза, жестко проговорил:
– Уходи.
– Да, Властелин, – бесстрастно ответил Майя.
Он вышел, не оглянувшись. Твердо и прямо.
И не видел, как за его спиной, неловко, словно раненый, опустился на колени Мелькор.