— Я и не вправе ни карать тебя, ни винить, — очень тихо. — Зачем тебе нужно было мое слово?.. Я ведь сам тогда сказал…
— Просто — никто не ушел больше. Никто не сумел. Я знаю, не договаривай! Я ведь видел… Я и не смел надеяться на то, что ты… Мне нужно было только твое прощение. А я — я себя не прощу.
Снова повисло молчание.
— Позволь… позволь быть с тобой, помогать… Не гони меня…
— Я не гоню — как бы я смог, йолло… — Изначальный отвернулся, невидяще глядя на поросшие мхом белые камни — развалины моста.
— Понимаю. Ты просто велишь мне уйти. Я всем чужой, и тебе… — вздохнул коротко, судорожно. — Все верно. Ты прав.
— Нет, йолло! Ты не понял… Ты будешь со мной, только… подожди немного.
— Да… да, айанто. Я на все согласен.
… — Это здесь?
Фаэрни кивнул.
Изначальный медленно пошел вдоль скальной стены, изредка касаясь черного камня — Гортхауэр готов был поклясться, что Учитель говорит с горами о чем-то, ведомом только ему, что камень откликается его рукам — в нем вспыхивали синие и стальные искры, складываясь в неслышимые слова. Остановился, зачерпнул ладонью ледяную воду, но пить не стал — вода текла меж пальцев, темные хрустальные капли звенели, разбиваясь о камни.
Он опустился на одно колено, вонзил меч в каменистую звенящую землю и склонил голову, вслушиваясь и безмолвно отвечая — земля слушала его, и Гортхауэр понял вдруг, что — видит, как горы, и река, и земля становятся музыкой, их мелодии сплетаются, но медлят слиться воедино -
Мелькор стремительно поднялся и вскинул обожженные руки к небу…
…Он опустил руки, но Песнь продолжала звучать — почти неслышно, угадывалась в острых шпилях башен, в стрельчатых узких окнах, во взлетах арок — образ венца и образ меча.
— Как ты назовешь это, Тано?
Изначальный помедлил с ответом.
— Аст Ахэ, — наконец сказал он. — Пусть зовется — Аст Ахэ.
Они встретились опять — у развалин Хэлгор, когда само вечернее, алое с черным небо казалось гигантским маком. Дул ветер, и Мелькор снова ясно услышал поющие голоса цветов и вместе с ними — плач. Он почти сразу понял, кто это. Как безумный людской пророк, эллеро шел среди цветов, звал каждый по имени, что-то говорил им, просил о чем-то. Медленно Изначальный подошел к нему и обнял его за плечи. Гэлторн вздрогнул и замер: натянутая тетива.
— Идем, — сказал Мелькор. — Идем домой.
ГОБЕЛЕНЫ
Она обернулась: бледное лицо и водопад серебряных волос, глаза — два темных озера печали.
— Мириэль… — шепотом. — Не уходи…
Взлетели бесплотные руки, белые крылья рукавов:
— Финве, супруг мой, возлюбленный…
— Я знаю, — торопливо шептал он, словно слова обжигали горло, — я знаю, кто ты…
— Я нолдэ. Пусть не по крови: но я выбрала разделить твой путь и твою судьбу — я нолдэ, как ты, как наш сын.
— Ты отреклась?..
— Нет, — она улыбнулась печально, — я выбрала. Я хотела бы вернуться к своему народу. К своему сыну. Но знаю, что мне нет пути из Чертога Мандос… а решиться ступить на Неведомый путь — не могу…
— Ты отказалась от Исцеления…
— Я познала исцеление в Садах Лориэн, когда Ирмо заткал для нас явь гобеленом видений. Я больше не хочу этого. Разве
— Мне показалось, я обрел Исцеление, когда услышал песню Индис там, у подножия Таникветил — как песня жаворонка
— …память горька, как травы печали, но я не хочу забвения…
— …я не хочу забвения, и если Исцеление в этом, то мне оно ненужно…
— …даже если мне суждено остаться в Чертогах до конца времен…
— Это из-за меня. Все из-за меня. Я должен был ждать… я обрел драгоценный дар — но мне захотелось большего, Мириэль. Треснула моя чаша — вражда пролегла между Феанаро и сыновьями Индис…
— …осока…
— …обоюдоострый клинок. Моя вина, Мириэль. И златокудрая Индис, дочь Ванъяр, покинула меня; не смерть пролегла между нами, разлука… Потому перед