…Когда Светильники рухнули, по телу Арты прошла дрожь, словно ее разбудило прикосновение раскаленного железа. Глухо нарастая, из недр земли рванулся в небо рев, и фонтанами брызнула ее огненная кровь, и огненные языки вулканов лизнули небо. Когда Светильники рухнули, сорвались с цепи спавшие дотоле стихии; бешеный раскаленный ветер омывал тело Арты, выдирал из ее недр горы, размазывал по небу тучи пепла и грязи. Когда Светильники рухнули, молнии разодрали слепое небо, и сметающий все на своем пути черный дождь обрушился навстречу рвущемуся в небо пламени. Трещины земли набухали лавой, и огненные реки ползли навстречу сорвавшимся с места водам, и темные струи пара вздымались в небо. И настала Тьма, и не стало неба, и багровые сполохи залили тяжелые низкие тучи, и иссиня-белые молнии вспороли дымные облака. И не стало звуков, ибо стон Арты, бившейся в родовых муках, был таков, что его уже не воспринимало ухо. В молчании рушились и вздымались горы, срывались пласты земли, и бились о горячие скалы новые реки, и поднимались из глубин моря новые земли, и белый пар клубился над неостывшей их поверхностью.
Казалось, незримая рука сминает мир как глину, лепит его заново. И в немоте встала волна, выше самых высоких гор Арты, и беззвучно прокатилась — волна воды по волнам суши… И утихла плоть Арты, и стало слышно ее прерывистое огненное дыхание.
Когда Светильники рухнули, не было света, не было тьмы, но это был миг Рождения, миг Начала Времен.
И была ночь.
…и над ночной пылающей землей на крыльях черного ветра летел он и смеялся свободно и радостно. С грохотом рушились горы — и восставали вновь, выше прежних. И кто-то шепнул Мелькору:
И был день.
…в клубах раскаленного пара, в облаках медленно оседающего на землю черного пепла встало Солнце, и свет его был алым, багровым, кровавым. И было затмение Солнца. Оно обратилось в огненный, нестерпимо сияющий серп, а потом стало черным диском — пылающая тьма; и корона пламени окружала его, и в биении небесного огня, в танце медленных хлопьев пепла слышался отголосок темной, мятежной и грозной музыки; в нее вплетался печальный льдистый шорох и тихий звон звезд — нежная мелодия флейты; и стремительный ветер, ледяной и огненный, звучал, как низкие голоса струнных; и приглушенный хор горных вершин был как глуховатое многоголосье медных труб…
Он шел, вслушиваясь в прерывистое дыхание земли. Он говорил, и песнью были его слова, исцеляющие и изгоняющие боль, — тогда ровно и уверенно стало биться огненное сердце Арты, и спокойным стало ее дыхание. Тишина стала в мире, и Обрученный-с-Артой услышал тихий шепот нерожденных растений, скрытых слоем пепла. И песнью были его слова, обращающие смерть в сон, дабы в должный час пробудились в новом мире деревья и травы. И Песнью были его слова — той, что дарит жизнь, что творит живое из неживого.
Но пока он пел, вновь рванулось в небо пламя вулкана и расступилось, и вышли из него новые неведомые существа, пугающе прекрасные. Пылающая тьма была плотью их, и глаза их были — озера огня; были они рождены из пламени земли силой Слова и Песни. И стали Пробужденные, которым нарек он имя
Они были могучи и прекрасны. Но они не были людьми.
…Когда утихла земля, и пепел укрыл ее, словно черный плащ, и развеялась тяжелая туманная мгла, Мелькор увидел новый мир. Нарушен был покой вод и земель, и более не было в лике Арты сходства с застывшей маской. Горные цепи вставали на месте долин, море затопило холмы, и заливы остро врезались в сушу. Пенные бешеные неукрощенные реки, ревя на перекатах, несли воды к океану; и над водопадами в кисее мелких брызг из воды и лучей Солнца рождались радуги.
Обрученный-с-Артой глубоко, всей грудью, вдохнул воздух обновленного мира. Он улыбался.