Черная книга Гекаты. Обряды посвящения и раскрытия Силы

Графа Вознесенского я подкармливала хот-догами, иногда подкидывала ему мелочь, а в погожие дни и под настроение останавливалась поболтать. «Поболтать» – это не очень правильная дефиниция для наших отношений, которые сводились к тому, что Граф заразительно смеялся, глядя тебе в глаза, и порой изрекал что-то бессвязное, но в моменте казавшееся значимым. Было в нем что-то такое – даже когда его почти беззубый рот извергал просто никому не адресованный матерок (о, он мог бы стать автором монографии «50 оттенков междометия “бл…”»), все равно это попадало куда-то в самую душу, в самую больно вибрирующую ее часть. И сегодняшнее протяжное «б…я-я-я-я» точнее античных певцов провозглашало тонкость созерцательной благодати, а вчерашнее – экспрессивное, как летящий по корту мячик, – вмещало в себя безысходность бытия человека в жерновах окаянной судьбы.

Он всегда сидел на толстом листе картона возле метро «Первомайская», был чрезмерно счастлив и бородат. Графом его прозвали местные бомжи за мятый и поеденный молью фетровый цилиндр, который он носил в любую погоду, и за манеру церемонно обращаться к каждому встречному «сударь» и «мадам».

Очевидно, что судьба была к нему жестока – словарный запас и витиеватость речи позволяли предполагать наличие высшего образования и некоторую степень начитанности. Но у него не было ничего – денег, дома, еды. Только настоящий момент, который он проживал так счастливо, как умел.

А он знал толк в счастье. У него была эта специфическая одаренность – дар быть счастливым и не привязывать это состояние к обстоятельствам.

Иногда Граф Вознесенский вещал. Мог что-то предсказать, достать информацию словно из ниоткуда. Например, мне он однажды сказал странное: «Будет выбор, бери пятнадцать, бери пятнадцать». Я не придала этому значения. А спустя несколько дней был экзамен, и преподаватель разложил передо мною карточки с билетами. Я уже готова была машинально схватить первую попавшуюся карточку, как вдруг увидела, что прямо на меня смотрит та, что маркирована числом 15. Я взяла ее – билет попался из тех немногочисленных, что я знала идеально и глубоко.

Я до сих пор не понимаю природу этого неуправляемого ясновидения. Позже я пыталась задавать Графу конкретные вопросы. Он только пожимал плечами с лукавым видом. Когда я проявляла настойчивость, мягко меня одергивал: мол, не работает это так, оно либо «идет», либо «не идет».

Я много раз видела и бесноватых. Бывала на службах, куда их приводят родственники, чтобы лечить. Несколько раз обращалась – меня басовито проклинали, а однажды даже пытались укусить. В остром состоянии одержимый человек делает все, чтобы избавиться от наполнившей его черноты. Чернота так душит, что дышать мешает, что чувствуешь ее физически, и это очень больно. Поэтому бесноватый может ударить, но чаще – изрыгнуть в лицо какие-нибудь неприятные вещи. Пожелать несчастья, болезни, смерти. Он интуитивно стремится задеть что-то нежное внутри, какие-то естественные страхи – чтобы вызывать эмоциональную реакцию. Как только бесноватый достал из своей жертвы эмоцию – обмен совершен. Если же адресат этой вербальной атаки остается ровным и спокойным как скала, чернота никуда не девается.

Бесноватые, как и блаженные, словно подключены к информационному полю, который профессор Вернадский называл ноосферой. И у тех и у других наличествует дар пророчества – они видят тебя насквозь и могут между делом что-то сообщить о твоей жизни. Разница в том, что бесноватые сообщают что-то плохое, высвечивают твои слабости и тайные грешки, а блаженные – скорее дадут совет и озарят путь.

Однажды мне привели показать женщину, которая была одержима сущностью по имени Юрг. Она сама сообщила всем это имя. Женщина, Галина, была очень тонким и чувствительным человеком, глубоко травмированным. Астеничная нервная женщина с фиалковыми большущими глазами, которую сперва подавлял отец-военный, а затем – деспотичный муж. Она любила русскую литературу и мечтала об отделении литературной критики при филфаке МГУ, но в итоге была обучена бухучету и осела в какой-то скучной конторе увядать в океане цифр. Первый приступ у нее случился, когда ей было уже за тридцать. Причиной, видимо, стал конфликт реальностей – желанной и той, что ей было суждено проживать. Галина проснулась среди ночи, грубо растолкала мужа, а когда тот недовольно сфокусировал на ней сонный взгляд, с хохотом сообщила: «А твой папа умрет скоро! Умер уже почти, а ты все дрыхнешь!» Конечно, был скандал, и Галина робко извинялась – она сама не понимала, что на нее нашло, сама не могла вспомнить, как она это произнесла. Но самое жуткое – отец мужа и правда скончался спустя два дня после того случая. Инфаркт.

Через месяц кошмар повторился – на этот раз даже не в полусне. Галина кромсала капусту для щей, муж сидел в кухне за ее спиной и смотрел вечерние новости. И вдруг женщина повернулась к нему – кухонный нож тускло сверкнул в свете электрической лампочки – и сказала: «Работу потеряешь – чтоб не жаловался!»