Черная книга русалки

Она показалась издали, кокетливо кутаясь в белый туман, так, что сколь ни приглядывайся – не разберешь очертаний. Башня будто бы плыла, менялась, то выше становясь, тоньше, то расползаясь, точно баба после родов, тяжелея боками, раздаваясь телом. И цвет менялся, от светло-костяной белизны – до темно-серого, грязного.

Кот замолчал, а у Микитки холод по спине поплыл, точно гладит кто ледяною лапою. Остановился он, а Брюс уже во весь рот щерится.

– Что ж ты, Никита, сын Данилы, неужели испугался?

Нет, снизу-то башня нормальная, обыкновенная, если, конечно, этакую громадину можно обыкновенной назвать, а вот выше...

– Что видишь? – Рука Брюсова на плечо легла. – Рассказывай!

А голос такой, что ослушаться никак невозможно. Видит Микитка многое: тени видит, одни как люди, только дымные, темные, но не тяжелые, другие крылатые, страшные, сталью поблескивают, третьи и вовсе облачками тумана, из которых то лапа высунется, то крыло, то харя престрашная.

– Идем! – рявкнул Брюс. – Нету там ничего, а ты приболел, вот и мерещится... школа в башне, по указу Его императорского величества Петра I открыта, астрономии, навигации, математике и прочим полезным наукам обучают.

– Кого?

– Тех, кто за дело государево ратует и пользу Отечеству не только битием лба о пол принести желает. Есть рода знатного, боярского, есть купечьи дети,

есть и вовсе простые, но сметливые. Государь разумен, каждому по заслугам его.

Стало быть, и Микитку приняли бы? Отечества пользы ради? Ох не верится.

– Еще лаборатория моя, в которой и ты обитать станешь, если ко двору придешься. Только трусы мне не нужны.

А кто трус? Разве ж Микитка трусит? Ни в жизнь! Первым пойдет, пусть и бесятся тени... как знать, может, и вправду не существует их, может, видение одно, вот только впервые за долгое время захотелось крестик нательный на шею повесить.

Существует или нет, но с крестом оно всяко надежнее.

И снова Брюс на мысли ответил, слов не дожидаясь:

– В символах лишь тот смысл, каковой люди в них вкладывают. Святости в твоем кресте ровно столько, сколько в тебе самом.

Появление Пашки оставило Вадика равнодушным, как и путаное Ольгино объяснение. Она хотела кратенько, а вышло долго, будто бы оправдывалась. А она и вправду оправдывалась, ну видела же, что не верит, оттого и стрекотала, впихивая слово за словом, довод за доводом, пока Ксюха, толкнув в бок, одними губами не сказала:

– Пошли.

Наверху Ольга облегченно выдохнула, а Пашка поинтересовался:

– А это кто был? Ваш муж?

– Избави боже!

– Надсмотрщик. – Ксюха приложила палец к губам, прислушалась и, ничего не услышав, указала на одну из гостевых комнат. В ней первым делом проверила окна, чтоб не было открытых, и дверь на задвижку заперла.

– А... – открыл было рот Пашка, но, встретившись с сердитым взглядом, благоразумно замолк.

– Говорить шепотом и вообще... тут такое дело... короче, сначала ты рассказывай, потом мы.

Она села прямо на пол, и Ольга последовала ее примеру, только внутренний голос слабо возмутился, попытался возразить, что в ее-то почтенном возрасте подобные игры просто-напросто неприличны. Солидная женщина, серьезная, а туда же, в прятки.

Голосу Ольга велела заткнуться.