Черная корона

А Влада умирала каждый день от страха за себя, за него, за то, что будущее, кажется, кончилось, так и не успев по-настоящему начаться. Умирала и молчала. А потом, когда он пришел к ней с обвинениями, она просто сказала ему, что у нее никого нет, кроме него. Он обвинял, а она ему о чувствах. И это после трех часов знакомства! При всем при том, что их ничего не связывает, кроме…

Кроме общей на двоих беды.

Он подошел к диванчику под навесом и со вздохом опустился на него. Беду-то надо устранять, да. Сегодня уже некогда. Сегодня нужно отдохнуть, а завтра уже нужно будет думать, как отыскать того мерзавца, что взял на себя право распоряжаться жизнями стольких людей.

Влада вышла из дома минут через двадцать. В тонких светлых брючках, в босоножках на высоченных каблуках, легкой кофточке и с распущенными волосами. Она была такой… такой высокой, такой красивой и такой сконфуженной, что у него глаза увлажнились от нежности, а в груди защемило тонко и сладко.

Даже не ради себя, понял он тут же, ради нее он готов перевернуть все с ног на голову, чтобы отыскать этого мерзавца. Чтобы она не плакала больше никогда, ничего не боялась и не улыбалась так смущенно, боясь быть очень красивой.

— Ну, чего ты, а? Чего?

Он подошел и тут же потянулся к огромному пакету, что тискала она в руках, пытаясь спрятать за спину. Что за беда с этой женщиной! Непременно ей нужно увешиваться авоськами!

— Как я, Жень? Не очень вызывающе?

— Ты?! Вызывающе?! — Он прищурился, рассматривая ее в упор, потом, подумав, взял и расстегнул пару пуговок у нее на груди, пробормотав с удовольствием: — Даже так не вызывающе. Не вздумай застегнуть!

— Не буду. — Влада прыснула в ладошку.

— Что там у тебя? — Он сунул нос в огромный пакет, который все же отобрал у нее.

— Там утка. Маринованная. В холодильнике нашла, не выбрасывать же, как считаешь?

— Нет! Ни за что! — тут же вспомнил Удальцов свое вынужденное голодание. — Поехали ко мне.

— Почему поехали? А дом?

— Дом оставим на потом, — пропел Удальцов, подхватил Владу под руку и потащил прочь за ворота.

Глава 18

— Санек, спишь? — Дима Калинкин лежал на кровати и, широко раскинув руки, смотрел не мигая в потолок, слушал ее ровное дыхание и безостановочно думал и думал. — Сань, чего молчишь? Спишь, что ли?

— Не-а, — промурлыкала она, слегка ткнув его кулачком в бок, попыталась сдуть со лба прилипшую прядку волос, не получилось. — О чем думаешь, гражданин начальник?

— С чего ты взяла? — Он приподнял голову, любовно оглядел ее всю, раскинувшуюся без сил на сбитых простынях, и простонал: — Какая же ты, Санька…

— Какая? — Она с трудом поставила локоть на подушку и с третьей попытки пристроила на кулачок подбородок.

— Красавица ты у меня! Чуть было не проморгал, идиот!

— Во-во… Он самый! — Она хихикнула. — А ты знаешь, что женщинам не рекомендовано говорить такие откровенные вещи?

— Кто сказал? — чуть повысил он голос, дотянулся до ее груди и, едва касаясь, обрисовал ее контур.

— Психологи говорят, поэт опять же утверждал: чем меньше женщину мы любим…

— Ага! Тем быстрее она уйдет от тебя, так, что ли? — фыркнул он недоверчиво. — Уж мы как-нибудь без посторонней помощи, так ведь, малышка?

— Ага. — Александра подползла чуть ближе, смешно поерзав животом по простыням, поцеловала его в плечо и неожиданно попросила: — Дим, ты не меняйся, ладно?

— В смысле?

— В том самом! Всегда говори мне такие вещи… Ну, что любишь. Что я красивая. Меня этим избаловать невозможно! Да и никого, кстати. Этого всегда ждешь и никогда от этого не устанешь. — Она вздохнула, пристроила голову на его груди и со счастливой улыбкой снова пристала к нему с вопросами: — Ну, о чем думал, гражданин начальник? Признавайся!

— С чего ты взяла? — Начинать снова разговор о работе — и это в постели — он считал кощунством. — Ни о чем я таком не думал. О том, что хорошо с тобой, думал, вот.

— Не ври мне, Калинкин! — Она стукнула его по расслабленному животу кулаком, ощутимо, между прочим, стукнула, он охнул даже от неожиданности. — Я же тебя знаю! Когда ты думаешь о нас, у тебя брови вот так.

Она пальцем нарисовала в воздухе два полуовала, расположенных далеко друг от друга.

— А когда ты думаешь о работе, то брови у тебя вот так. — И палец ее тут же сделал в воздухе галочку. — Так о чем, Димон? Я ведь не отстану!

— Какая она все же приставучая! — тут же пожаловался он кому-то под кроватью, свесив туда голову. — Лучше яичницу пожарила бы, что ли, что-то кушать хочется.

— Пожарю, ты скажи!

— Как думаешь, малыш, что искали в доме после смерти хозяина и ареста хозяйки? — проговорил он, поняв, что их общие разыскные дела не выкинешь даже из постели.

— Деньги, конечно! — тут же резво откликнулась Александра, будто и не дремала в усталой неге только что.

— А какие деньги? — Калинкин будто экзаменовал и ее, и себя одновременно. — Драгоценности не взяли из шкатулки. Ценные вещи тоже все на месте, и шубы, и кожа. Даже бумажник Черешнева не тронут. Что это за воры такие странные? Если искали деньги, то какие?