Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

Бля! Накаркал… Доприкалывался. Короткий переулочек, которым я хотел срезать путь, внезапно преградили двое. В почти наступивших сумерках они отклеились от стены.

Я мгновенно обернулся. Сзади ещё один. Трое.

"Внезапно появились". Как же "внезапно". То что меня вели от барахолки я не сомневался. Уже на второй улице я срисовал "хвост". Шпаненок в кепке-восьмиклинке. Этакий ухарь в широченных коричневых штанах и сером пиджаке, с выпущенном на него, воротом белой рубашки. Он усиленно делал вид, что совершенно случайно идет за тупым военным. Ну прямо как в плохом кино. Хотя откуда им хорошее-то увидеть. Глупо было надеяться на то, что крупная покупка пройдет мимо заинтересованных глаз. Она и не прошла. Только я вот отчего-то думал, что меня захотят проводить до дома. Не захотели. Значит, их было двое. Один побежал доложить. А вот второго я пропустил.

Незатейливый сюжет, однако. Ещё чуть-чуть и совершенно стемнеет заборы вокруг глухие… Самое то — для них. Это они так думают. Как не странно — я тоже думаю точно так же.

Остановился. Продолжая держать правую руку в кармане, большим пальцем поднял предохранитель вверх. Не очень удобно — вернее очень неудобно. У "Вальтера" предохранитель управляется флажком на левой стороне затвора. Очень коряво сделано.

Я тем временем сделал вид, что заметался. Их же трое. Совершенно естественная реакция. А может и нет. Черт его знает, как тут реальные фронтовики себя ведут? Вряд ли мечутся перед шпаной.

Передние достали ножи. Я, резко развернувшись — заторопился назад. Все-таки купились! Тот, что сзади, выразительно помахивая ножом, торопился к месту действия. Загонял дичь. И страховал, предупреждая от моих возможных дурных действий. Убивать меня никто не планировал. Обычный гоп-стоп. Только вот не в этот раз. Прижавшись к забору, я обреченно ждал, бросив "сидор". Ждал, покорно опустив руки. Ждал, пока задний приблизится. А то бегай ещё потом за ним по незнакомому городу в темноте. Мою правую руку прикрывала пола удачно распахнувшегося толстого плаща.

— Ну что, фраер? Клифт снимай. И деньги го…

На этом монолог и закончился. Идеальные условия для стрельбы. Как в тире. Раздались, почти подряд, три выстрела. А потом ещё один. Контрольный. А стрелять-то мы умеем. Оба…

Я легко подхватил вещмешок, брошенный под ноги, и торопливо выскочил из переулка. И уже неторопливо двинулся по улице. Где-то вдалеке заполошно лаяла собака, было слышно голоса, перекликающиеся за глухими заборами. Заборы и мне сыграли на руку.

Я шел, и такт шагам декламировал про себя:

Мне две тысячи лет, жаль, не видел Христа я.
От венедов, славян свои годы считаю.

Я бродил по лесам первобытной Европы,

Плавал с князем Олегом под Константинополь…

Киев — Новгород строил, много раз брал Казань.

За бунты рвали ноздри мне — в наказание.

С кистенем подать брал, дрался, жил как-нибудь:

Крест нательный мне рвал под рубахою грудь.
Я рубился с ордой. Хоть и был я холопом,
Но Французов и немцев добивал по Европам.

Я насиловал девок, как хотел, так и жил.

Верил якобы в Бога, в церковь справно ходил.

А в семнадцатом — всяким был: красным и белым.

Столько душ загубил за идею.

Если сволочью был, то конечно, без меры,

Но за правое дело бился правдой и верой.

Защищая Россию, сам не жаловал ближних,

Но в войне и репрессиях Бог спасал меня — выжил.

То Вьетнам, то Корея… то Афган, то Чечня…

Я в крови поколений проклинавших меня.

Я ночами не сплю. В Югославской войне

На коленях стою… и виновен вдвойне. Мне

Две тысячи лет от рождения Христа.

Крест на теле ношу, а душа без креста.[8]

Мучился ли раскаянием, как любят вопрошать у Достоевского? — Нет! Или как, страдая жадным обывательским любопытством, заглядывая в глаза, любят спрашивать на "НТВ": "А что вы при этом чувствовали?". — Да ничего! Ни хрена я не чувствовал… Совсем. Плавал во мне легкий пепел любопытного равнодушия. Да слегка, подрагивали пальцы от адреналинового отката. Раскаяние. Сожаление. Страх… Ничего этого не было.