Черная кошка, белый кот или Эра милосердия-2

— Да! Хочу!..дашь адрес? — в каждом слове звучал вызов. «Допекло видать его. Любовь к маме — трансформировалась в ненависть к тем, кто ее задел. И цель естественно появилось… Ловить мелочь — ему не интересно. Он выбирает цель повыше. Вот только работают пока у него только эмоции. Надо сбить у него накал. Попробовать достучаться до разума. Иначе сгорит он не за понюх табаку. Сядет и покатится…»

— Ты так ничего и не понял… Хочешь расскажу тебе одну притчу или легенду?

— Да пошел ты!

— Я-то пойду. Только ты сядешь…

— Плевать! — прошипел он. — Мертвые не расскажут!

— Мертвые… — нет, — я паскудно ухмыльнулся. — А вот живые свидетели — запросто. Кстати, как там мама? — очень участливым тоном лучшего друга беспокоящегося за близкого человека, задал вопрос я. Мозг Генриха со скрипом провернулся — переключив внимание на другую проблему. — Мама плохо…

— А что доктор говорит? Может лекарства, какие надо? — мой тон был полон искреннего участия.

— Сказал, что покой нужен. Уколы какие-то прописал…

Он сбился с настроя — «бежать и резать всех подряд».

— А если сына посадят — это ее наверняка убьет, — все тем же ровным и участливым тоном продолжил я.

— А ты что, предлагаешь утереться? — уже спокойно задал он вопрос.

— Ну зачем же… Ты за кого меня держишь? Я вовсе не против. Только по-уму все сделать надо. Вдвоем пойдем. Ты не против?

Он испытующе уставился на меня:

— Тебе-то это зачем?

— Шац! — я перешел на обычный наш «разговорный» тон. — Боюсь я, шо Эсфирь Соломоновна, как порядочная еврейская мама — меня таки не поймет. И проклянет…

Я делал паузу.

— Дурак ты Генрих. Кто ж тебя одного-то отпустит? А — разведка? Не боись — прорвемся! Ты, как я понимаю, от своей цели не откажешься?

— Нет.

Я посмотрел ему в глаза. Там плескалась темная водица легкого безумия. Безумия отрешения от своей жизни и застывшей ненависти…

Он опять вернулся на войну. Это навсегда. Она ведь вечно с тобой — там внутри. Тот, кто воевал — знает это. Это состояние можно пригасить, забыть… но вот избавится от него — это никогда.

— Расскажу я тебе одну историю…

— Бля-а…! Ты что считаешь, что мне сейчас не хватает для полного счастья выслушать от тебя библейскую притчу о всепрощении?!!! Или о Юдифи? Или… — Геня, «слово изреченное — есмь ложь»?

— Мысль изреченная — есть ложь, — автоматически поправил меня Генрих. — Ты что со мной тут пришел Библию обсудить?

— Ну начнем с того, что пришел ко мне ты… А историю я тебе расскажу. Ты читал «Черную стрелу» Стивенсона?

— Нет.

«Черт, как-то я и забыл что с литературой тут тоже некоторый напряг». — Ладно, я расскажу тебе одну историю. Пойдем, прогуляемся. Ты передай мне пока гранатку… У меня в сейфике полежит.

Шац отрицательно покачал головой.

— Дай! Я обещаю тебе после разговора вернуть!

— Слово?

— Слово!

Он достал гранату и протянул мне…»ЭТО». Я слегонца опешил, увидев сей девайс. Оно не на что виденное мной раньше не походило. Кусок разделочной доски с кусками тола и приделанной сверху него «рубашкой»[19]. Запал крепился на рукояти, перед расширением доски.

— Скажи-ка мне Генрих что это?

— Граната…

— Я вижу, что оно не яблоко. Откуда сей… раритет?

— Нашел…

Отчего-то ответ Генриха прозвучал один в один, в духе Саида из «Белого солнца пустыни»: «Стреляли…».

— А ты уверен, что это она?

— Да!

— Ну тогда пойдем, сначала я поведаю тебе кое-что, а потом ты мне. Я убрал гранату в сейф, только вот почему-то вертелось у меня в голове фраза из того же «Белого солнца»: «Гранаты у него не той системы…». Мне кажется, я знаю, откуда эта фраза в фильме и что она значит — скорее всего, сценарист когда его писал, посмотрел на «ЭТО».

Глава 3

Что бы о тебе ни думали, делай то, что ты считаешь справедливым.

Некто Пифагор.