Черная кровь ноября

Каждое дерево – с облетевшими листьями, с обвисшими под тяжестью капель ноябрьского дождя ветвями, с мягкими зимними иглами.

Каждый куст – усыпанный красными, белыми или черными ягодами.

Каждый цветок.

Везде – пустота.

Ни одной поганой дриады, ни одной души воина, ни одного оплаканного ребенка.

Можно сломать любую ветку, срубить любой ствол – никто не шелохнется, не заплачет.

Никто не отдаст ему плащ, корону и меч.

3. Кристина

– Значит, так, обратно летим двумя группами. Я называю фамилию, вы отходите налево или направо!

Ночью в Гэтвике было довольно шумно, разлетались по далеким городам последние вечерние самолеты. Компания олимпиадников старательно вжималась в Людмилу Сергеевну, второго завуча, которой и повезло – во всех смыслах, прямом и обратном, – сопровождать их в Англию.

– Васильева направо! Домбровская налево!

– Эй, как же так! – Варя ухватила Кристину под руку и замотала лохматой рыжей головой. – Я Кристю никуда не отпущу!

– Домбровская! Те, кому транспортные расходы возместили родители, летят прямым рейсом, а те, кому фонд, – с пересадкой. Все справедливо. Отлипни от Васильевой и иди к своей группе. С вами будет Максим Геннадьевич.

Максим Геннадьевич… Сын директрисы их школы, формально – учитель обществознания, фактически – просто оболтус двадцати пяти лет, которому после халявного пединститута мама приберегла теплое местечко под боком. Понятное дело, что и в Англию сопровождать подростков полетел именно он, и на прямой рейс преподу достался билет не только по блату, но и потому, что на пересадке этот великовозрастный придурок растерял бы всех подопечных.

Но Людмиле Сергеевне было не легче.

– Моя группа отходит в сторонку и ждет, когда я вернусь с посадочными. Остальным можете помахать. Нет, в дьюти-фри нельзя. Шоколадки на пересадке купите.

– А долгая пересадка-то? – Вик, который попал в благотворительную группу исключительно по той причине, что богемные родители попросту забыли о презренных деньгах, кажется, особо не расстраивался. Он умел и любил находить приключения в любых условиях.

– Двенадцать часов. – Завуч утомленно сжала виски кончиками пальцев.

– Фигасе, – протянул он. – А чего не пару суток?

– Потому что иначе было бы сорок минут. А мне в тридцать пять лет инфаркт не нужен – носиться за вами по всему аэропорту, чтобы в самолет загнать. Ничего, Бойко, почитаешь литературу по программе.

Неведомая девушка на стойке регистрации сделала Кристине роскошный подарок – три с половиной часа вдали от группы. И пусть кресло в конце салона не откидывалось, а рядом постоянно топтались желающие занять туалет, она была благодарна, что может попрощаться с прекрасной Англией и провести время в «одиночестве».

То был последний праздник перед долгими месяцами подготовки к ЕГЭ, поступлением, учебой. Кристине придется искать, где подработать, чтобы не сидеть у матери на шее. И шанс полететь за границу, хотя бы в дешевую турецкую трешку, появится только после окончания колледжа, когда она устроится на нормальную работу.

А в другом конце салона бесились остальные – Вик требовал от стюардесс то шампанского, то раскраску для детей, раз алкоголь нельзя. Людмила Сергеевна зычным зовом пыталась его усмирить. Остальные подыгрывали то одной, то другой стороне. Пассажиры мечтали в следующий раз оказаться на рейсе с десятью младенцами, а не с горсткой одиннадцатиклассников. Утомились все.

В итоге пассажиры и стюардессы с мигренью по прибытии отправились пить валерьянку и старательно забывать перелет, а вот пять человек во главе с вымотанным завучем устроились в транзитной зоне маленьким бесноватым лагерем, готовясь скучать бесконечные двенадцать часов.

Людмила Сергеевна прислонилась к стеночке, укрылась курткой и засопела, наивно предположив, что теперь подопечные уже никуда не денутся. Так бы и получилось, если бы в стадо бедных овечек, облагодетельствованных благотворительным фондом, не затесался оторва Вик.

– Васильева! – Свистящий шепот выдернул Кристину из полусна, в котором она босиком ступала по мокрой траве у Стоунхенджа и несла каменную плошку в замерзших ладонях.

Зал стамбульского аэропорта даже поздней осенью выстуживался кондиционерами, дремать было зябко и в зимней куртке. Кристина приоткрыла глаза – у ее ног на корточках сидел Вик.

– Чего тебе?

Вик ей никогда не нравился.

Он презирал всех – и нищих, как она, и мажоров, считая нормальными людьми только «свой круг» и друзей родителей-художников.

Он ввязывался в любой кипиш и неизменно выходил победителем. Кристина же была полной противоположностью – если десять человек перейдут улицу на красный, оштрафуют лишь ее одну.

Подруга Варька умирала по нему весь десятый класс, а он знал и не уставал прикалываться по этому поводу.

– Мы собираемся слинять в город. Тут меньше часа на метро до центра. Гранд-базар, Босфор, Ленка хочет посмотреть на дворец султана. Ты с нами?

– Не-а. – Кристина поглубже нахлобучила капюшон куртки и спрятала заледеневшие пальцы в рукава.

– Васильева! Ну ты чего! Если мы все сбежим, никому не влетит.