Черная легенда. Друзья и недруги Великой степи

Но клевета – средство непрочное, если она не подкреплена идеологией. Наилучшей идеологией явилась наукообразная новоевропейская эволюционная «теория», из которой по-научному вытекало, что Россия, семь столетий существовавшая вне западного исторического пути, является препятствием для «мирового прогресса». Идеология была подхвачена дворянским западничеством в России, и русофобия была перенесена на русскую почву.. Первым русским русофобом, возненавидевшим Московскую Русь, стал Петр Великий. Для дворянства, подхватившего заразу, признаком bon ton'a стало отречение от всего русского. Голоса славянофилов, восставших против дворянской русофобии, потонули в общем крике антирусской озлобленности; славянофилам была создана, как потом Достоевскому и Лескову, репутация ретроградов. С 60-х годов XIX в. к общему антимонархическому хору присоединился нигилист-разночинец, и оплевывание русской национальной идеи приняло характер религиозной истерии. У таких будущих «славных» кадров революции, как Варфоломей Зайцев, клевета на монархию неизбежно соединилась с клеветой на народ, приводившей к фактическому отрицанию самой его истории: «Рабство в крови их… холуйская смесь злобы, ненависти и преклонения перед властью… Надобно, чтобы такой народ, как наш, не имел истории, а то, что он имел под видом истории, должно быть с отвращением забыто…»

В крови у русского народа, еще с Великой степи, была «воля», «волюшка». «Никто не может оспаривать русскости воли, – пишет Федотов, – о которой мечтает и поет народ, на которую откликается каждое русское сердце». (Даже стихийные русские бунты, вроде восстания Степана Разина исходили из этой «воли» – стихийного протеста против бремени российского тягла. Но они никогда не были антимонархическими. Не случайно И. В. Сталин называл и Разина, и Пугачева «царистами»: они могли поднять народ только и м е н е м царя, но не против царя.) Но разве нужна В. Зайцеву правда русской истории? Эту-то правду он хочет с отвращением забыть. Если русскую идею нельзя истребить, не убив с нею вместе историю, – надо убить историю. …»

«…Империя была главным препятствием к превращению всех Homo sapiens в единый вненациональный муравейник – мировой Фаланстер, легко управляемый из единого мирового центра. В русофобии не одна только ненависть к России: она потому и скрытна, как трихина, что достаточно лишь указать на нее – как под ее оболочкой обнаруживается ненависть к человеку – образу и подобию Божию. К человеку, которого надо превратить в легко формирующийся материал, в раба или марионетку. И особенно необходимо назвать русофобию ее подлинным именем сейчас, когда столь многое в нашем общем будущем зависит от ответа на вопрос: как другие народы смотрят на русских?

Русские – народ имперский, но суть русского национального сознания не в Империи. Форма государственности – это именно форма, а не суть, средство, а не цель. Империя была для народов самым надежным средством сохранения нации и национальной духовности. Она так и возникла исторически – как способ сосуществования огромного количества народов, в тяжелейших геополитических условиях, между вечно враждебным Западом и вечно непредсказуемой Степью. И это средство, выдержавшее проверку временем, стало историческим благом для народов: оно помогло им выжить, сохранив национальное лицо, вопреки западнической тенденции к «общечеловеческой» обезличенности. И самый сокрушительный удар, который можно было нанести по национальным народностям России, – это разрушить Империю. Теперь, когда удар нанесен, полезно вспомнить, что Империя – лишь средство. На ее обломках должна возникнуть новая единая государственность, имперская или нет – суть не в форме. Лишь бы была добрая воля к союзу народов. И пусть все народы взглянут непредвзято в открытую душу русских: не она ли – самый верный залог для нового свободного союза народов? …»

Вместо послесловия Л.Η. Гумилев Сила предвзятости

В. И. Вернадский, открывший биохимическую энергию живого вещества биосферы, отметил еще один феномен, как бы энергию с обратным знаком, – «разум», точнее, «мысль», которая, не являясь формой энергии, тем не менее производит действия, как будто ей отвечающие [19а]. Производит-то производит, но какова совершаемая ею работа? Что она создает? И наконец, каково ее соотношение с уровнем пассионарного напряжения системы, в которой она проявляется?