Черная луна Мессалины

В руке Лепида держала трехгранный ритуальный кинжал, который приготовила для Валерии. Но в душе Мессалина все еще надеялась, что не все потеряно и Клавдий, как всегда, простит ее, поэтому убивать себя не торопилась. Если бы ей только удалось остаться с ним наедине! Вместо того чтобы закончить этот позорный фарс, Валерия вдруг принялась ругаться и жаловаться:

– Боги свидетели, ты мне не мать! Ты ехидна! Зачем принесла кинжал? Какая мать желает смерти дочери?

– Но ты сама виновата, – оборвала ее Лепида. – Нужно было не забываться. То, что ты сделала, не может остаться безнаказанным.

– Все неправда! Все врут про меня! Хотят оклеветать перед Клавдием! Но боги вступятся за невиновную, и на головы клеветников, оговоривших чистую и безвинную, падут все кары небесные!

Матрона Лепида с тоской наблюдала, как беззастенчивая ложь легко срывается с губ Валерии, и понимала, что в душе дочери, развращенной безнаказанностью, не осталось ничего благородного и ждать от нее решительного поступка бесполезно. Замолкнув на полуфразе, Мессалина тревожно прислушивалась к посторонним звукам, доносящимся со стороны ворот, в надежде услышать голос мужа. Но вместо дребезжащего фальцета Клавдия до нее донесся раскатистый бас Нарцисса, допрашивающего испуганных рабов.

– Где Мессалина? – гремело за деревьями. – Куда укрылась эта развратница?

Домиция Лепида обняла дочь за плечи, точно хотела закрыть собой, а из-за пышных розовых кустов к ним уже шагнул императорский вольноотпущенник. В лучах заходящего солнца тога его слепила белизной, на голом черепе плясали блики, грубые черты лица, будто высеченные из куска красного гранита, были суровы.

– Ты блудница из блудниц, Валерия Мессалина, – грозно проговорил он, словно зачитывая приговор, – и позор твой кидает тень на Божественного Клавдия! Именем императора ты, низкая, приговариваешься к смерти!

Понимая, что теперь-то уж ей точно не избежать наказания, Мессалина вырвалась из материнских объятий, схватила кинжал и приставила его холодное жало к горлу. Но рука ее дрожала, так и не решившись нанести удар. Тогда трибун, молча стоявший в стороне, пронзил тело императрицы острием меча. Домиция Лепида отвернулась и закрыла глаза. Двадцать три года и вся жизнь! Ее, конечно же, ошибка. Если бы сразу отдала новорожденной наследство Гекаты, все могло бы сложиться совсем по-другому.