Черная Мадонна

Время шло, а город не позволял ночи спуститься и объять его. Всё ещё бежали пешеходы, шуршали по асфальту шины автомобилей, призывно горели витрины магазинов и ресторанов. Дойдя до площади Колумба со скромной его статуей, мы свернули налево и по узкой улочке дошли до района с забавным названием Чуека. Позже кто-то нам рассказывал, что этот район в самом сердце города всегда считался либеральным центром не только Мадрида, но и всей Испании. Именно здесь бушевала когда-то в конце шестидесятых – начале семидесятых знаменитая Ла Мовида2. Студенты, вольные художники, артисты всех сортов собирались здесь ближе к вечеру и устраивали ботельоны – иногда санкционированные, но чаще все-таки запрещенные, молодежные попойки. Солидные горожане побаивались заглядывать в это место по ночам, а уборщики со скромной тогда ещё техникой, вычищали под утро горы мусора, в котором частенько находили уснувших студентов. Спустя время пачками стали выкупаться дома в этом районе. Покупателями в большинстве своем были представители нетрадиционной секусуальной ориентации. Чуека постепенно стала приобретать приличный вид, здесь открывались дорогие магазины и престижные рестораны, но по сей день это место оставалось самым демократичным, свободным и веселым кварталом Мадрида.

* * *

– Опять солнце! – смеялись мы каждое утро, отодвигая шторы в гостинице.

Да, погода здесь почти всё время была солнечной. По крайней мере, в первую неделю жизни в испанской столице там ни разу не было даже туч.

– Даже дышится от солнца легче.

По улицам слонялись толпы веселящегося народу. Тогда мы ещё не знали, что у них не только перед праздниками, но и в обычные выходные, и даже просто по вечерам в будни почти также людно, весело и шумно.

Близился канун Рождества, но до этого должен был настать наш последний вечер перед подачей заявления. Это означало, что прошло пять дней, насыщенных новыми заграничными впечатлениями. Мысль о том, что нас ждет допрос с государственными служащими, беспрестанно омрачала нам существование. Праздничная экзальтация в сочетании с невероятным нервным напряжением требовала скорейшей разрядки. Казалось, если завтра по каким-то причинам собеседование отменится, то у нас начнется истерика.

Если бы не основная цель нашей поездки, то мы были бы похожи на всяких восторженных туристов, впервые выбравшись в европейское забугорье. Тур явно удался. Конечно, это не Германия, о стерильной чистоте которой рассказывали басни, но комфорт и продуманность ощущались сразу. Люди доброжелательные, общительные, открытые, нет этой безумной загнанности в глазах, защитной агрессивности.

Не справившись с переживаниями, и наплевав на поговорку, гласящую, что перед смертью не надышишься, мы перед сном всё-таки ещё раз проговорили всё, что с нами случилось, и как мы это будем рассказывать. Мы знали, что допрашивать нас будут по отдельности, поэтому очевидных неточностей и несовпадений в наших показаниях должно быть как можно меньше. Иначе всё пойдет прахом.

* * *

Мы вышли из метро, бодрые и готовые ко всему. Солнце оживляло, вселяло надежду.

– Всё проходит, всё когда-нибудь заканчивается.

– У нас всё получится. Иначе просто и быть не может.

– У нас же иммунитет!

Мы подали паспорта, получили карточки с номером. Прием был назначен на десять утра. Мы, конечно, пришли заранее, но не слишком, чтобы не напрягаться от длительного ожидания.

Как и в первый раз, никакой очереди не было. Человек десять посетителей, среди которых трудно было отличить наших коллег – беженцев от прочих людей, пришедших, например, за информацией. Компания была многонациональная, но не буйная, не похожая, по нашим представлениям, на толпу беженцев, в панике спасающихся от войны и голода.

На середину зала периодически выходили сотрудники, называли имена и фамилии. Сидящие в зале спокойно поднимались и шли в указанном направлении, готовясь к казни или милости. Точно также пришли и за нами. Женщина средних лет с коротким русым ежиком на правильном русском назвала нас и улыбнулась, наткнувшись на наши испуганные взгляды.

– Пройдемте со мной, пожалуйста. Меня зовут Ольга, я буду вашим переводчиком, – говорила женщина спокойным голосом, ведя нас за собой в недра здания.

Мы шли мимо небольших кабинетов с застекленными перегородками. Это было похоже на посещение отдела универмага, где продавались телевизоры: звук выключен, но картинки на экранах самые разнообразные. Где-то мать успокаивала ребенка, где-то служащий подавал стакан воды плачущему арабу. В другом телевизоре пожилая женщина уронила голову на стол, а переводчик положил ей руку на дрожащие плечи. Какие-то кабинеты пустели, где-то за столом сидели работники, сосредоточенно глядя на экраны компьютеров, внося данные в базу или, может быть, раскладывали пасьянс.

Один из кабинетов наверняка предназначался для нас, но мне бы хотелось вечно идти по этому коридору, лишь со стороны наблюдая за чужими историями, горькими и болезненными, заставившими людей собрать пожитки в узел, схватит детей в охапку и сорваться с насиженного места.

* * *