Черная метка в паспорте [сборник]

– Для начала я расскажу вам об особенности характера Мариночки. Это необходимо, чтобы вы поняли, что могло способствовать ее исчезновению. Дело в том, что Маринина мама, а моя сестра, была больна шизофренией. Что послужило толчком к болезни – никто до сих пор не знает. У врачей, с которыми мы консультировались на этот счет, нет однозначного мнения. Скажу только, что Катя, так звали мою сестру, была с детства очень… очень странной, нервной и чувствительной особой. Но наша мама любила ее больше всех остальных детей и баловала ее, – улыбнулась воспоминаниям Нарышкина и замолчала.

В комнату вошла Сима и вкатила небольшую тележку, на которой стоял красивый фарфоровый чайник и тонкого фарфора чашечки, а также вазочки со сладостями. Горничная ловко и быстро накрыла скатерть стола салфетками и расставила на них и чашечки, и вазочки, и чайник, а потом, посмотрев на хозяйку, удалилась, когда та ей молча кивнула.

– Поухаживайте за мной, а заодно налейте чаю и себе, – попросила Гурова Анастасия Георгиевна. – Мне не очень удобно все делать самой. Руки могут подвести. Тяжелее ложки ничего не поднимают, – пожаловалась она и улыбнулась. – К тому же мне будет приятно, что за мной ухаживает симпатичный мужчина. Только не наливайте мне полную чашку, – предостерегла она, когда Гуров взялся разливать чай.

Лев Иванович вежливо улыбнулся и, разлив чай, попробовал его.

– Очень интересный вкус и красивый цвет у этого напитка, – отметил он.

– Это сорт цимэньского красного чая. Называется «Ци Мэнь Ху Ча» или «Кимун». Чувствуете его вкус с оттенками сухофруктов и меда, сухого вина и корицы?

Лев Иванович снова отпил глоток ароматного чая и кивнул.

– Такой чай – редкость у нас в России, и стоит он весьма дорого. Впрочем, вам это не интересно, поэтому я продолжу рассказывать о Марине, – тон Нарышкиной снова стал деловым. – Катенька, или Китти, как звали ее все домашние, познакомилась с Петром Олеговичем, когда училась в театральном. Она всегда мечтала стать великой актрисой. Но… когда она вышла замуж, с мечтой пришлось расстаться. Работа ее мужа предполагала зарубежные командировки, и Кате пришлось выбирать – или ее театральная карьера, или семья. Она выбрала семью, хотя и весьма переживала по этому поводу. Наверное, именно эти переживания и привели потом к обострению.

Гуров слушал Анастасию Георгиевну очень внимательно. Он понимал, что не будь эта информация важной, Нарышкина вряд ли стала бы распространяться о ней. Все-таки для того, чтобы признаться чужому человеку, что твоя сестра была шизофреничкой, нужны веские основания.

– Марине было пять лет, когда Катя покончила с собой. Я предлагала Петру Олеговичу взять в дом медсестру или специальную прислугу, чтобы она наблюдала за Катей хотя бы на то время, когда он отсутствовал. Но он не захотел. Сказал, что в доме есть няня Мариночки и она присмотрит и за Катей. Но скажите мне, как одна няня, приставленная к очень подвижному ребенку, а Мариночка росла очень активной, могла одновременно уследить еще и за взрослой больной женщиной?! Вот и случилось то, что случилось, – с досадой закончила Нарышкина.

– А как она покончила с собой? – спросил Лев Иванович.

– Она отравилась. Вернее, она выпила много таблеток со снотворным и не проснулась утром. Няня этого, конечно же, не знала и, как обычно утром, вошла вместе с Мариной к ней в спальню, чтобы пожелать доброго утра. Бедный ребенок! Это был такой для нее шок – увидеть свою любимую мамочку мертвой! После этого случая Марина и стала всего бояться.

– В каком смысле – всего бояться? – решил уточнить Гуров.

– Нет, это не выражалось в фобиях, если вы так подумали, – стала пояснять Анастасия Георгиевна. – Скорее, это была безотчетная боязнь сделать что-то не то и не так, боязнь не справиться с каким-то заданием. Это была какая-то болезненная неуверенность в себе. Особенно это проявилось в школе. Марина постоянно сомневалась, что она правильно ответит на вопрос учительницы или решит задачу… ну, вы меня поняли, – посмотрела она на Гурова, и тот кивнул.

– Да, я все понял. Ее показывали психиатру или психологу?

– Нет, – Нарышкина поджала губы. – Ее отец считал, что это вполне нормально для девочки – сомневаться в своих способностях и действиях. Особенно в подростковом возрасте. Тем более что это не помешало Марине окончить гимназию с серебряной медалью. Но я его предупреждала…

Анастасия Георгиевна заволновалась и, чтобы хоть как-то успокоиться, взяла в руку чашечку с чаем и осторожно поднесла ее к губам. Отпила пару глотков, тяжело вздохнула и продолжила:

– Я предупреждала моего зятя, что добром это не закончится. Я разговаривала с разными специалистами – и с психологами, и с психиатрами. Шизофрения вполне может передаваться по наследству, особенно если у ребенка есть к ней предрасположенность.

– У Марины она была – такая предрасположенность?