Черная метка в паспорте [сборник]

Может быть, это ощущение настигло и Афанасьева, привело к радикальному решению – закончить свое существование здесь и сейчас, не встречаться с ожидающим его ужасом. Но в этом Гуров хотел убедиться лично, найти следы раскаяния, увидеть этого человека без мишуры из высокомерных взглядов, дерзких ответов и адвокатского прикрытия.

Для этого опер поспешно спустился вниз, прошел по территории комплекса, отсчитывая цифры на зданиях. Наконец, его встретил слепыми от жалюзи окнами двенадцатый приземистый корпус. Возле остальных зданий стояли лавочки, прогуливались больные, медицинский персонал спешил на обед или в другое здание по делам. Здесь же будто уже начиналась территория забвения. Царила полная тишина, все стекла были наглухо задраены темными жалюзи, только в паре метров от бокового входа стояла старенькая полицейская машина. Лев потянул тяжелую дверь на себя и нырнул в безмолвие темного коридора. Здесь не было даже охранника или вахтера, чтобы останавливать непрошеных гостей. Маленькие таблички «Бюро судебно-медицинской экспертизы» и «Патолого-анатомическое отделение» надежно охраняли от случайных визитеров местную тишину. На скрип двери выглянул заросший щетиной бугай:

– Чего надо? Тут покойники, дальше по аллейке роддом будет.

Но при виде служебного удостоверения в руках опера привычно указал на металлическую дверь:

– По суициднику свежему пришли. Прямо и налево, не вскрывали его еще. Только занесли. На столе в прозекторской. Василич на обеде, через минут десять придет.

Лев кивнул и уверенно прошагал в комнату, где на специальном металлическом столе лежал Афанасьев. Он все еще был в одежде, в которой его привезли, на столе рядом с документами валялись два запечатанных пакета, в которых белели оборванными нитями куртка покойника и петля из куска оторванной ткани – вещдоки.

Первым делом опер достал куртку и попытался оторвать от нее рукав или кусок снизу. Добротная крепкая ткань трещала, пружинила, но практически не поддавалась. С огромным трудом Льву удалось лишь чуть-чуть продолжить линию разрыва по низу, где у одежды уже была ободрана широкая лента по всему краю. Позади раздалось насмешливое замечание:

– Тоже хотите себе петельку модного синего цвета?

Опер стремительно развернулся – в дверях улыбался приземистый седой мужчина в очках. От него пахло борщом и выпечкой, по которым Гуров определил, что это есть тот самый Василич, которого покорно ожидал мертвый Афанасьев на столе.

Лев поддержал его шутливый тон:

– Хотелось бы понять, как он ее соорудить умудрился? Да и в остальном поближе узнать покойника.

Патологоанатом мельком взглянул на документ на столе, а потом неторопливо пригляделся к телу:

– Вскрывать его буду завтра только, работы много. А ему уже не срочно. Что сейчас могу сказать по характеру повреждений на теле… Так… – Эксперт достал жгут из оторванной полоски ткани и примерил к темно-синей борозде на шее у покойника. – Если без вскрытия, то умер он от асфиксии с помощью вот этого куска ткани. Контуры совпадают, частички ткани на коже даже остались.

Гуров ткнул в размазанные контуры на серой коже покойника:

– Как думаете, почему направление от борозды такое странное? На самоубийство не похоже. Линия нечеткая, видите, повреждения мелкие вдоль всего следа? Это значит, что ткань ездила по коже, а не резко зафиксировала тело в одном положении. Конвульсии, либо он сопротивлялся.

Специалист ухмыльнулся:

– Так это, как вам виднее, товарищ полицейский. Что скажете, то и будет в протоколе. Конвульсии или сопротивление. Мы с вами в одной упряжке, договориться всегда сможем.

Лев ухватил петлю:

– Направление усилия шло сверху и сзади, – он накинул петлю на широкую шею, потянул остаток вверх и на себя, отчего синее кольцо легло ровно в синюшную борозду на серой коже. – Вот так это все выглядело. Трудно самому повеситься в таком положении, веревка лишь придушит. А если потянет другой человек, то задушит.

Василич громыхнул инструментами и покачал головой:

– Так что в заключении писать?

Лев будто не слышал его, он подхватил широкую окостеневшую ладонь:

– Еще одно свидетельство в пользу моего вывода – стертые подушечки пальцев. Видите, у него кожа равномерно содрана! Хватал петлю и пытался стащить ее или оттянуть. Ткань жесткая, движения отчаянные от желания жить. Отсюда вот такой стертый верхний слой эпидермиса на подушечках правой руки, – он приподнял вторую руку. – Здесь таких следов нет, и немудрено. Сильное повреждение, может быть, перелом при жизни. Ткани в поврежденных сосудах набухли, есть сильный отек. Поэтому этой рукой действовать он не мог.

Патологоанатом загремел инструментами и снова уточнил:

– Вы и сами все знаете, вон без меня провели экспертизу. Это предварительные выводы. Остальное потом будет более подробно описано в официальном заключении. Так что там писать?

Гуров задумчиво покачал головой:

– То есть он умер от того, что ему кто-то на шее затянул вот этот лоскут, оторванный от куртки.

Эксперт ухмыльнулся: