Черная метка в паспорте [сборник]

– А вам как надо, чтобы было? Выводы же предварительные, начну более детально копаться, и все может измениться. Вскрытие – это дело такое, настоящее искусство.

Василич расхохотался, а Льва передернуло. Прав был Орлов, рыба гнила с головы, и ее смрад дошел даже сюда в том числе. Судебный эксперт привык и даже не скрывает, что заключение можно написать такое, чтобы было удобно следствию. Возмущаться опер не стал, лишь коротко бросил:

– Несколько фото тела сделаю, забыли на месте.

Патологоанатом потерял к нему интерес, дернул плечом и ушел в коридор. Его веселый басок разогнал тишину мертвецкой:

– Миша, тащи по одному с камеры на стол. А этого, как товарищ закончит, обработай.

Пока гремела каталка и шуршали пластиковые черные мешки в темной кишке коридора, Лев сфотографировал все повреждения на теле Афанасьева. Затем упаковал петлю обратно в пластиковый пакет, забрал улики со стола под куртку и пошел к выходу. Хмурый санитар даже не повернул голову на него, выкатывая из холодильника очередной груз в черном глухом пакете.

Возле спецтранспорта, который вез живого Афанасьева из поселка, а теперь доставил его мертвого на вскрытие в морг, Лев неожиданно остановился. На мутном стекле змеились разводы. Опер присмотрелся внимательно – кривые линии сложились в буквы. Он бросился к машине, распахнул заднюю дверь и приблизился к грязному стеклу. На нем кто-то пальцем соединил кровавые черточки в надпись: «Я не виновен, я никого не убивал». С улицы раздался грозный оклик водителя и дежурного опера, которые привезли труп:

– Эй ты, а ну пошел из машины! В обезьянник хочешь загреметь?!

– Вали отсюда!

Взмах служебных корочек – и сотрудники замолчали, лишь вопросительно переглядывались между собой. Лев резко приказал:

– Ключи от машины. Забираю, как вещдок.

Водитель было открыл рот, чтобы возразить в ответ, но получил существенный тычок под ребра от второго сотрудника. Ключи от машины легли в протянутую ладонь опера, он строго приказал:

– В РОВД скажете, сломалась машина, о выемке ни слова. Понятно?

– Так точно, – пробормотал полицейский и добавил услужливо: – Мы пешком дойдем, вы не переживайте.

Парочка затопала по асфальтовой дорожке, а Лев сел на водительское сиденье и огляделся вокруг. Нашел внимательным взглядом мусорные баки перед тем, как повернул ключ зажигания. Полицейский «бобик» фыркнул задорно, покатился по дороге и нырнул в низкорослые заросли. Гуров нажал пару раз на газ, чтобы машина надежно застряла между корней и веток, так, что с дороги были едва видны ее контуры.

В кабине опер уложил похищенные из морга вещдоки Афанасьева и замер, забыв об окружающей реальности. Он проверял свое внутреннее ощущение, складывал факты, которые уже обнаружил. Хотя сейчас делать выводы еще рано, много что нужно проверить, пока ему выделили немного времени на отдельное самостоятельное расследование.

После морга Гуров вернулся к больничным корпусам, немного поплутал, прежде чем нашел травматологию, куда вчера санитары занесли носилки с Надеждой Хваловой. Он прошел по коридорам, выискивая врача, но персонал суетился в процедурных, кабинетах, операционных, не обращая внимания на посетителя. Опер уже направился к посту медсестры, чтобы узнать, в какой палате ему найти Хвалову, как вдруг знакомая фигурка с черным ежиком на голове вылетела прямо на него из-за дверей. Надежда была полностью готова к выходу на улицу, в руках она зажала маленький рюкзачок.

Гуров едва успел встать у нее на пути:

– Доброе утро. Рад видеть, что вы себя чувствуете гораздо лучше. Врач разрешил вам покидать больницу?

Женщина сжалась, как маленький зверек, блеснула зло из-под бровей взглядом:

– Нет, не разрешал. Я не могу сидеть в больнице, у меня много дел.

Лев успокоил ее:

– Все в порядке. Вас никто не держит, только прошу, давайте поговорим еще раз. Расскажете все в спокойной обстановке. Других женщин так и не нашли, а от Афанасьева теперь мы ничего не добьемся. Он покончил с собой этой ночью. Вы – единственная свидетельница, наш источник информации.

Только от вчерашней Надежды, беззащитной и слабой, ничего не осталось. Женщина была сейчас похожа на озлобленного хищного зверька, даже пряди на голове торчали воинственно во все стороны, будто иголки. Она ловко юркнула под руку оперу и сделала несколько шагов по коридору:

– Мне плевать на Афанасьева и его преступления. Больше не хочу об этом думать, постараюсь поскорее позабыть об этом чудовище. Я не хочу давать показания, писать заявление, вообще как-то быть причастной к этой истории.

Гуров не смог сдержать удивленного восклицания:

– Как, отказываетесь от заявления? Почему? Он чуть не убил вас!

Надя бросила небрежно:

– Я его простила. И больше ничего о нем слышать не хочу. Это мое решение, и оно не поменяется. Жизнь для меня важнее, чем мертвецы.