Черная метка в паспорте [сборник]

– Да я не спрашивал, мне зачем это. По бумажкам мне надо было его отмазать, поэтому в протоколы попадало то, что нужно. У него своя баба, у меня своя. И каждой деньги нужны. Так что при своем интересе каждый из нас был. А теперь все, я один тут, а он там один, – палец майора ткнул вверх. – Так что Пашке передай, пускай не обижается, а радуется, что на свободе и живой. Ладно, хватит болтать. Хочешь информацию, тащи кофе, сигареты, колбасу, конфеты. Не маленький, разберешься. Давай жми кнопку, бесплатно со Сладкевичем теперь болтать будешь. Уже наслышан, что он с радостью на мое место присел. Счастлив там до посинения. Сейчас еще и женушка обратно прискачет в надежде, что Пашка ее будет спонсировать. Теперь я его место занял, никому не нужный, только что не инвалид. Хотя, может быть, и лучше было бы, хоть какое-то оправдание тупого сидения.

И мужчина откинулся на спинку стула, обозначая, что их разговор окончен. Грубое лицо его было угрюмым, тоска разлилась глубокими складками рядом с мясистыми губами. Бывший майор демонстративно молчал, но опер видел в его глазах оживление. Его визит расшевелил заключенного. И Лев снова пошел в атаку:

– Послушайте, у меня есть предложение. Вы ведь работали с Афанасьевым и общались с ним без протоколов. Думаю, знаете немало его секретов, тем более вы оперативник, сыщик, поэтому могли даже догадаться по косвенным признакам о его замыслах, что у жиголо внутри.

От его комплимента угрюмое лицо Бережнюка посветлело, он расправил плечи, снова вернувшись к своему статусу опытного опера, пускай даже на несколько минут. Гуров увидел, что его тон сработал, и продолжил договариваться:

– Я откажусь от своих показаний, обвинение в нападении на полицейского будет снято. Правда, где-то вас понимаю, вы защищали свою жизнь, делали все, чтобы ее не разрушил чужак. И могу забыть об этом. В обмен на информацию об Афанасьеве. Ваше правдивое мнение.

Анатолий хмыкнул, в глубине его взгляда горел огонек надежды:

– Хорошо стелешь, полковник. Как мужик мужику слово даешь, что если отвечу на все твои вопросы честно, то дело по тебе закроют? Со своими косяками по превышению я разберусь. Увольнение – не уголовка.

Лев протянул ему ладонь:

– Даю слово.

В ответ его пальцы сжало твердое рукопожатие. Бережнюк заметно оживился, устроился поудобнее на казенном стуле:

– Даже знаю, полковник, что ты спросить хочешь. Тоже оперской нюх не подвел меня, и ответ знаю на твой вопрос.

Лев выжидающе замер, а Бережнюк блеснул хитро глазками:

– Убил Афанасьев своих бывших жен или нет? – лукавый прищур прощупывал реакцию Льва. – Попал?

Тот улыбнулся уголками губ и кивнул. Довольный Анатолий резко качнул головой:

– Афанасьев – не убийца. Доказать не могу, только точно знаю, у него кишка тонка для таких дел. Мы когда его взяли, то первым делом в камеру засунули к серьезным сидельцам. Так он утром на коленях передо мной уже стоял, рыдал, просился под домашний арест. Серега только и умеет перед бабами хвост распускать – комплиментики, подарочки, в глазки заглядывать. Он и сам, как женщина, всегда надушенный, при параде, волосенки уложены. Даже маникюр себе делал. Я ему так и сказал: Сергей, в камере таких, как ты, любят, помаду себе на зону прикупи. – Бережнюк хрипло расхохотался собственной шутке, а потом покрутил головой. – Так плакал, что мне жалко его стало. Не совсем уж я оскотинился со своей работой, понимаю его. Вылечить хотел жену, ребенка порадовать, для семьи ведь живем. Работа – она сегодня есть, а завтра, как Пашка, никому не нужен. Ради них он и старался, обрабатывал одну невесту за другой. Хитрый он, Серега, ласковый, умеет в доверие втереться, жалость вызвать, ну чисто актер. Какая женщина-то об артисте не мечтала, а тут Афанасьев вон, как с плаката сошел. Только я видел, как тот герой с картинки сопли пускал и в ногах валялся, лишь бы его из изолятора выдернули. Поэтому в то, что Афанасьев мог заманить, убить, а потом еще и трупы спрятать, я не верю. Он и тебя закопать не смог, даже смотреть не смог, когда я тебя… Ну, в общем, ты понял, – смутился Анатолий. – Пнул по руке – и бежать, как заяц. Вот это – весь Афанасьев. Накуролесил – и плакать, убегать, каяться, а как мужик, без соплей в морду дать или за себя постоять – это не про него. Это он рядом с адвокатом такой дерзкий, хвост распушил. Когда пиджак на нем, прическа уложена, пообедал плотно и воевать за него с бабским батальоном другой будет. Я его видел совсем в другой ситуации, когда припекает ой как жарко. В таких ситуациях человек свою натуру сразу показывает, не до вранья и кривляний. Каждого видно, что он из себя представляет. Так Афанасьев – это клоун, мальчишка-кривляка, который выглядит только мужиком настоящим. Не убивал он. Если и написал признание, то поработали с ним парни. Такому ссыкуну много не надо, пару раз клещи сделал, и он поплыл. Что угодно дай, все подмахнет. Хоть убийство, хоть похищение, лишь бы больше не били.