Черная моль

Мистер Вобертон переночевал в «Чекерс» и отправился в Уинчем на следующий день, двухчасовой почтовой каретой. Весь вечер он играл с милордом в пике и экарте, а затем улегся спать, так и не изыскав возможности завершить свою миссию. Едва он пытался перевести разговор в желанное ему русло, как его тут же мягко и одновременно решительно возвращали на прежние более невинные темы и он с удивлением обнаруживал, что свернуть с этой колеи никак не удастся. Милорд был необычайно занятным и веселым собеседником, но обсуждать «дело» категорически не хотел. Он развлекал адвоката скабрезными анекдотами и рассказами о своих заграничных приключениях, но ни разу не позволил Вобертону заговорить о его доме или брате.

Адвокат удалился на покой, отчасти утешенный бодрым состоянием духа Карстерса, отчасти удрученный тем, что не удалось уговорить его вернуться в Уинчем.

Наутро он поднялся только где-то около двенадцати, однако все равно раньше, чем милорд. Завтрак подали в ту же обшитую дубовыми панелями гостиную.

Милорд вошел в комнату своей обычной, немного ленивой и одновременно целеустремленной походкой и изящно расшаркался перед мистером Вобертоном, а затем повел его смотреть свою кобылу Дженни, которой необыкновенно гордился. Ко времени, когда они вернулись в дом, завтрак был уже сервирован и мистер Вобертон со всей отчетливостью осознал, что времени на то, чтобы уговорить милорда, у него в обрез.

Слуга милорда беспрерывно сновал по комнате, обслуживая их, пока, наконец, хозяин не попросил его заняться саквояжем адвоката. Когда дверь за ним затворилась, Карстерс откинулся на спинку кресла и взглянул на своего компаньона с довольно пасмурной улыбкой.

— Знаю, вы хотите уговорить меня, мистер Вобертон, и я, разумеется, готов выслушать вас. Однако поверьте, будет гораздо лучше, если мы вообще не станем затрагивать эту тему.

Вобертон уловил в его голосе твердую решимость и проявил мудрость, решив не использовать этот последний шанс.

— Понимаю, насколько это болезненно, милорд, и не буду настаивать. Но заклинаю, подумайте еще раз, хорошенько!

Озабоченность, отразившаяся при этом на его лице, растрогала милорда.

— Вы слишком добры ко мне, Ворбертон, клянусь Богом! Могу сказать только одно: я ценю и вашу доброту и ваше долготерпение. Надеюсь, вы простите мое упрямство. Верьте, я действительно признателен вам.

— Я был бы счастлив сделать для вас больше, мастер Джек! — пробормотал Вобертон, встревоженный грустными нотками в голосе своего любимца. Но время их истекло: карета уже ждала, саквояж был упакован. Ему только и оставалось, что крепче пожать руку своему милорду и попрощаться с ним. Затем он поспешно влез в карету и дверца за ним захлопнулась.

Милорд отвесил вслед карете поклон и какое-то время наблюдал, как громоздкий экипаж катил по улице. Затем, подавив вздох, развернулся и зашагал к конюшням. Слуга увидел его и заспешил навстречу.

— Кобылу, сэр?

— Как скажешь, Джим. Кобылу. Через час.

Он повернулся и отправился было назад.

— Сэр, ваша милость!

Карстерс обернулся.

— Да?

— Они тут кругом рыскают. Так что, уж будьте поосмотрительней.

— Они вечно рыскают, Джим. Ладно, в любом случае, спасибо.

— А вы… э-э… не возьмете меня с собой, а, сэр? — тон был умоляющим.

— С собой? Тебя? Господи, нет! К чему это навлекать на тебя опасность? К тому же ты сослужишь куда лучшую службу, оставшись здесь и выполняя мои распоряжения.

Слуга отступил.

— Да, сэр, но…

— Никаких «но», Джим.

— Только обещайте, сэр, что будете осторожны.

— Я вообще самый осторожный из людей на свете, — и с этими словами граф направился к дому.

Через час он превратился в другого человека. Исчезли кольцо с изумрудом и модная тросточка; да и лениво-пресыщенная манера держаться тоже куда-то подевалась и на смену ей явились резкость и деловитость в каждом движении и жесте. Он был одет для верховой езды — сюртук из буйволовой кожи, кожаные бриджи и высокие блестящие сапоги. Вместо сооружения из напудренных локонов на голове появился скромный каштановый парик, а поверх него — изящно сдвинутая набекрень черная треуголка.

Он стоял на опустевшем крыльце, наблюдая, как Джим привязывает багаж к седлу, и время от времени отдавал короткие распоряжения. Появился мистер Чэдбер и поднес «на посошок». Карстерс выпил и вернул хозяину бокал со словами благодарности и золотой гинеей на дне.

Кто-то позвал Чэдбера из дома и он, низко поклонившись и пробормотав слова извинения, исчез.

Джим окинул седло и подпругу последним взглядом и, оставив кобылу на дороге, подошел к хозяину и протянул перчатки и хлыст.

Карстерс молча взял их и принялся похлопывать хлыстом по голенищу сапога, задумчиво поглядывая при этом на слугу.

— Найдешь карету, как обычно, — сказал он наконец, — и отвезешь мой багаж… — тут он сделал паузу и нахмурился, — в Льюис. Снимешь номер в «Уайт-Харт» и закажешь обед. Я надену абрикосовое и… си…

— Синие, сэр? — вопросил Джим, так и горя желанием помочь.

В уголках глаз его хозяина появились веселые морщинки.