Черная моль

Ричард поднялся и стал собирать письма, не сводя глаз с этого человека, который был самым близким другом его Джека. И уже шагнул было к нему, но О’Хара обернулся и увидел его. Выражение его лица сразу переменилось, глаза утратили добродушие и смотрели жестко и холодно. Губы презрительно сжались. Карстерс так и замер, держась за спинку кресла и устремив взор на О’Хару, на лице которого читался скорбный упрек и даже гнев. Затем О’Хара выдавил презрительный смешок и отвернулся к своим друзьям.

В голове у Ричарда помутилось. Майлз игнорирует его, не желает даже здороваться… Майлз знает правду. Словно в тумане, направился он к двери, взялся за ручку… О’Хара знает! Он прошел по коридору, как во сне, спустился по лестнице, вышел на улицу, весь содрогаясь при этой мысли. О’Хара знает!.. Знает и смотрел на него, как… как… Тут он снова содрогнулся и, заметив свободный портшез, сделал знак остановиться и велел отвезти его на Гросвенор-сквер… О’Хара его презирает! Ненавидит!.. Тогда, выходит, с Джеком беда? Майлз наверняка видел его и узнал правду! Господи, что же это? Прямо голова кругом!..

Глава 22

ДАЛЬНЕЙШЕЕ РАЗВИТИЕ СОБЫТИЙ

После этой встречи с О’Харой Ричард окончательно утратил спокойствие. Он не знал ни минуты свободной от терзаний — днем и ночью его мучила одна навязчивая идея: Джон или Лавиния? Да, или он, или она, другого выбора у него нет, в этом он был твердо уверен. Мысль, что можно попытаться сохранить жену и сознаться, ни разу не приходила в голову. Ведь Лавиния так часто пугала его тем, что не вынесет позора, и он окончательно уверился в этом. Тогда, думал он, она непременно сбежит с Лавлейсом, которого, как твердило измученное подозрениями сердце, она по-настоящему любит. И попытка расстроить их планы будет лишь проявлением чистого эгоизма. Разумеется, он был не в себе и утратил способность мыслить сколько-нибудь рационально. И если б понял это, то окончательно сошел бы с ума. А если б Лавиния относилась к мужу внимательней, то непременно бы заметила, что на щеках его горит лихорадочный румянец, глаза блестят неестественно ярко, а под ними — темные круги. У Ричарда был вид совершенно загнанного человека. По его собственному признанию миссис Фэншо, — после того, как она заметила эти огорчительные перемены в его внешности — он не знал ни минуты покоя, все время должен был двигаться, думать. Она посоветовала ему обратиться к доктору. Его сердитый отказ признаться в недомогании не слишком удивил ее. Тем не менее, миссис Фэншо была изрядно напугана, когда в ответ на ее настойчивые просьбы хоть немного позаботиться о своем здоровье, он вдруг с горечью воскликнул: «Если и умру, тем лучше!» Интересно, подумала миссис Фэншо, неужели жена не видит, в каком он состоянии?.. И вдова задумалась, чем тут можно помочь. Но с леди Лавинией знакома она не была и понимала, что заговорить с ней о Ричарде будет неловко. Если бы недомогание его носило чисто физический характер, продолжала размышлять она, тогда еще можно было бы замолвить словечко, но поскольку в расстройстве явно пребывал его ум, оставалось лишь надеяться, что все пройдет само собой и что в один прекрасный день он выйдет из этого удручающего состояния.

Леди Лавиния продолжала беззаботно порхать, срывая цветы удовольствия и придумывая все новые и новые развлечения. Она значительно преуспела в этом стремлении, однако порой удручалась, что ее Дики так мрачен и не желает разделить с ней хотя бы частично этот вечный праздник жизни. Вообще последнее время он стал еще хуже, и, хотя безропотно исполнял все ее капризы, ей уже почти хотелось, чтоб он вдруг отказал, взбунтовался, чтоб в нем проснулась хотя бы искорка жизни, вместо того, чтоб вот так, покорно подчиняться ей, пребывая в этой ужасной апатии.

Лавлейса не было в городе вот уже неделю, и Лавиния с удивлением осознала, как мало по нему скучает. Вообще играть с огнем было весьма занимательно и приятно, но как только он оказался вне досягаемости, как она тут же утратила интерес. Конечно, ей не хватало ухаживаний и пылких ласк Гарри, ибо она принадлежала к тому разряду женщин, которым обожание и любовные утехи были необходимы, как воздух, однако в его отсутствии вовсе не чувствовала себя несчастной. Она продолжала выезжать на все увеселения сезона то с одним, то с другим из братьев, и Лавлейс, вернувшись, был не на шутку встревожен ее более чем сдержанным приемом. Впрочем, она была рада видеть его и вскоре снова попала под обаяние Гарольда, допуская его до своей персоны лишь когда Трейси поблизости не было и услаждая свои ушки его бесчисленными комплиментами и любезностями.