Черная молния вечности (сборник)

Всеохватное внутреннее зрение объяло огромное земное пространство – и душа содрогнулась: дышали кровью реки, моря и океаны, и земля была влажна от крови, как от утренней росы.

«…Лет через сорок какой-нибудь мазила сляпает картину – и изобразит меня в гробу. И мой гроб, как челн дубовый, будет плыть в кровавых водах. И все будут восхищаться смелой фантазией, а какой-нибудь идиот ее репродукцию вырвет из „Огонька“ и повесит на стену моего кабинета. А может, и подлинник взгромоздит…», – хмуро, но без злости и ярости, почти равнодушно подумал он, скользнув взглядом по цветной журнальной фотографии светловолосого деревенского мальчика, ласкающего козленка, которую он бережно прикнопил над изголовьем своего дивана – и которая, не защищенная стеклом, тихо тускнела на свету.

«Помру – опишут и эту картинку, как мою собственность. Костюмы старые, мундиришко маршальский затертый, тулуп овчинный да еще сапоги и валенки… Вот и весь нажиток… Подивятся убогости, а брехать будут, что сокровищами сейфы набивал. Уж это точно будут!.. Тьфу!.. И чего это вдруг Хрущев с родимым пятном на лысине примерещился? Или не Хрущев?!.. Блазнится дрянь всякая… Нет бы Пржевальского во сне увидеть… Или мать… Или Надю… А вместо них то картавые, то беспалые… И моря крови… Как будто я их открыл, эти моря, вместе с островами кровавыми в 13-м году… Плохо преждевременным провидчеством маяться, попробуй разбери – что от Бога, а что от лукавого!. Вон этот, как его, Нострадамус тоже нагородил – не разберешь… Но, однако, не все чепуха, многое сбылось и сбывается. На глазах сбывается!.. Но все-таки без пророчеств спокойней жить: меньше надежды, но веры больше».

В тяжкие военные дни он приказал представить перевод книги знаменитого французского прорицателя, ибо прослышал, что используют его враги и союзники, – и не одну ночь, в зашторенном от бомбоносного неба кабинете, вчитывался в туманные, велеречивые центурии, силясь постигнуть их сокровенный смысл. Кое-что постиг – и дивился некоторым предсказаниям, ибо здравый анализ непостижимого повергал в прах мыслимые законы земного бытия.

Шалаш его любит обветренный воздух.

Отребье поможет его приютить.

Читал Сталин и видел шалаш Ленина в Разливе и себя, сходящего с лодки навстречу торопливому Ильичу.

А в апреле, когда в Милане подвесили за ноги на фонарь труп Муссолини, он вспомнил строки Нострадамуса – и восхитился точности предсказания:

Он всех устрашал своим яростным видом

И мраморных статуй касался плечом.

Подвешенный за ноги вождь безобиден.

И он не заслужит посмертный почет.

Но, конечно, в первую очередь Сталин выискивал в пророчествах то, что касалось России, исхода схватки с безжалостным Рейхом и, чего греха таить, перспектив собственной участи.

Вождь сделал на время германским вассалом

Брабант вместе с Фландрией, Кант и Бруджес.

Но был он враждебным разбит идеалом:

Кавказец взял Вену и замки окрест.

Этот катрен он с удовольствием вспомнил, когда Москва по его приказу салютовала войскам маршала Толбухина в честь взятия Вены. И Вену вспомнил, свою Вену 1913 года. Свое одинокое православное Рождество в темной, холодной европейской гостинице… И, само собой, вспомнил продрогшего, небритого уличного художника-торговца, который по прошествии лет чертовым образом обратился в грозного фюрера великой Германии. Оно, конечно, можно было бы по-иному трактовать строки, но не было, хоть тресни, ни одного кавказца в истории, кроме него, чьи войска овладели Веной с окрестностями, и еще Бог весть чем овладели.

История жила в предсказаниях – и можно было только восхищаться ими, если даже они были случайным наитием, а не плодом целенаправленного Божественного ясновидения.

Чудесен для всех переход через Альпы.

Большой полководец обставил врага.

Замолкли вдали орудийные залпы,

Солдат не страшат голубые снега.

Практически невозможно трактовать по-иному катрен, посвященный переходу Суворова через Альпы. Учреждая ордена Суворова и прочих русских воителей, он не без удовольствия вспомнил вещие слова прорицателя.

В 41-м, несмотря на тяжелую уверенность в победе, он искал ее подтверждение у Нострадамуса – и без особого труда вычитал развернутое описание краха третьего Рейха: