Черная неделя Ивана Петровича

Ты что, на неприятности напрашиваешься? Кто тебя уполномочил на такие шаги? Теперь смотри, что из этого получится...

И вдруг Крабов почувствовал страшную силу, отрывающую его от судейского стола. Не успел он глазом моргнуть, как декорации переменились он, Иван Петрович, стоял напротив еще ярче всполыхнувшего Сияния, а Макар Викентьевич Фросин сидел на крабовском месте и с любопытством рассматривал .нового подсудимого.

Иван Петрович стоял, неторопливо размышляя о своей жизни, и удивлялся ей, и понимал, что исповедь предназначена не для него самого, что не он, а другие, облеченные непостижимой для него властью, будут копаться в этой жизни, заглядывая в любые, даже самые интимные уголки, и делать выводы, делать самые решительные выводы. От такого соображения у Крабова закружилась голова. В медленном хороводе судейских столов с приклеенными к ним ухмыляющимися, добродушно или злорадно ухмыляющимися физиономиями, замелькали голубые полупрозрачные тени, в которых Иван Петрович, несмотря на охватившую его слабость, сразу же признал свои давно испарившиеся мечты.

"Забавно,- думал он,- мне казалось, они навсегда исчезли. Надо же... И в самом деле, почему я забросил свою идею квантового интеллектуального поля? Я ведь по-настоящему верил в существование чего-то, подобного звуковым квантам в металле, что вполне реально взаимодействует с людьми и, в свою очередь, делает их реальными, то есть осознающими свою человеческую природу. Может быть, вовсе не это Сияние - квант древнейшей идеи, именуемой Богом, послало мне свой проклятый дар, а просто сами кванты интеллектуального поля случайно выстроились, образуя когерентные цепочки вокруг моего мозга и тысячекратно усиливая друг друга, и стали доносить до меня чужие мысли в тщетном ожидании, что когда-нибудь возвратятся свои. Я по-настоящему верил в них и теперь верю. Почему я так легко согласился петь не своим голосом? Почему склонился перед Филипповым? И эти голубые тени или выдуманные мною кванты, притворившиеся голубыми тенями, пришли расквитаться со мной за мое бессилие, за мою подчиненность обстоятельствам".

Но тени юношеских идей не приходят сводить счеты. Стоим ли мы их внимания! И они мирно кружились вблизи Ивана Петровича Крабова, ничем ему не досаждая, разве что немного царапая его изнутри, хотя, в сущности, они давно уже пребывали вовне. И поэтому мелкие саднящие царапины на бесформенной серой массе, называемой мозгом, а иногда - душой, вызывали у Ивана Петровича лишь смутное ощущение утрат - одной, другой, многих... Одновременно он радовался, разумеется, потихоньку, что они, некогда им покинутые, не оставили его в трудный час и теперь собираются разделить его явно незавидную участь.

"То черный свет примерещился,- думал он,- то вот эти забавные тени, которые внутри меня и снаружи,- сплошная путаница в законах природы. Даже самые тайные мечты - это нечто квантовое, и только с какой-то вероятностью они могут находиться внутри человека, они просачиваются и не признают ни абсолютных клеток, ни грязных черных платков".

Отчего пришла на ум зацепка за квантовую механику, некогда поразившую его воображение, он никому и не смог бы объяснить. Тем более, что наши мечты вряд ли похожи даже на волны вероятности - они вообще нетрактуемы современной наукой, ибо их не успел ввести туда молодой Ваня Крабов, которому вовремя и очень доходчиво растолковали, что настоящая реальная личность вовсе не обязана сильно взаимодействовать с мировым интеллектуальным полем, а вот на работу не опаздывать - обязана. Нетрактуемы современной наукой и потому никак не могут нарушить ее непреложные законы. А потому и неподсудны...

Но здесь судили. В непробиваемой тишине судили и Ивана Петровича, и испущенные им некогда расплывчатые голубые тени. Судили молчанием.

"Меня отлучат",- решил Иван Петрович, и от этой мысли сделалось ему, как никогда, тоскливо и пусто.

Зал перестал кружиться. Сияние померкло - словно поглотилось бесконечно высоким потолком. Судья и тени медленно таяли. Только Макар Викентьевич Фросин немного задержался - видимо, он совсем не спешил таять. Он сочувственно кивнул Крабову и развел руками - дескать, ничего не поделаешь, потом встал из-за стола и подошел к внезапно возникшей позади него стене. Подошел, снял с огромного гвоздя с нелепо расквашенной шляпкой свою фуражку и исчез за зарешеченной дверью,

Зал на глазах сжимался, схлопывался все быстрей и быстрей, и теням некуда было деваться - тем, что не покинули зал вслед за судьями,- они метались по оставшемуся пространству, тревожно шелестели, пытались раствориться в сгустившемся воздухе, но, видимо, безуспешно. И некоторые стали прятаться в Ивана Петровича, легко и безболезненно проникая сквозь его кожу.

Наконец, стены вплотную подступили к Крабову, слизнув песочный замок у его ног, и он понял, что сейчас сольется с этими стенами, если попросту не будет раздавлен ими.