Чёрная нить

А Лин и Эсфирь всё нет, – Глен уложил свёрток с телом на промёрзлую землю – больше некуда.

Что делать? Отправиться на поиски?

– Господин! – По громогласному голосу с хрипотцой Глен узнал Кира.

Чем ближе собрат подбегал, тем явственнее проступали пятна крови на его кирасе.

Рослый и широкоплечий Кира совсем не походил на Дила. Гибридов видно издалека. Глен, к примеру, родился с разноцветными глазами. Синий унаследовал от покойной матушки-наяды. Белоснежный – от усопшего деда-океанида, Ваухана, за искусную скрытность и мощь прозванного Тенью Океана. Кира же отличался сероватым оттенком кожи и тёмными линиями на лбу, скулах и подбородке – несведущие часто принимали эти линии за увечья. На самом деле, за ними прятались глаза найра – второй сущности Кира, ослабленной сущностью океанида.

– Ты искал меня? – Стоило Кира отойти от соплеменников, он отбросил ненужные любезности. – Что-то случилось?

– Мне нужно отлучиться, – Глен сразу перешёл к главному. – Очень нужно, брат. Я позже всё объясню.

– Таишься?

– Кира, прошу тебя…

– Ежели нужда зовёт, ступай.

Глава 2. Чёрная нить

Ифрал пугливо ступал по снегу, погасшим на дне глазниц светом давая понять, что изнурён. Глен не желал его мучить. Ведал, что впереди за холмом скрытая под снегом почва усеяна гравием. Посему выскользнул из седла и продолжил путь пешком, влекомый едва уловимыми ароматами.

Глена вёл приторно-сладкий запах духов, приходившихся по нраву Лин. Вёл запах серы и копоти, оставшийся после Эсфирь. Следы от двух пар сапог тоже подсказывали дорогу. Хвала Умбре, они не путались. Тянулись через перелесок к ручью у подножия горной цепи.

Лин и Эсфирь далековато отступили. Когда Глен подобрался к ним, утро уже отвоевало у ночи право на господство. Лучи солнца крались по перелеску. Не теряя надежды отогреть стылую почву, выстреливали из прорех меж лиственными кронами.

Справа земля твердела, брала круто вверх и перетекала в скальный гребень. Слева бежал ручей. За просветами в кустах можжевельника журчала водица, чистая и прозрачная, словно расплавленное зеркало. Извечно затянутая морозной дымкой, она облизывала и подтачивала мшистые валуны и полировала темневшие на дне окатыши и каменное крошево.

Ступая тише мыши, Глен свернул туда, откуда доносились голоса. Шмыгнул в тень дерева и прильнул к нему спиной, наблюдая за парочкой на другом берегу ручья. Устроившись на корточках у воды, Лин промакивала влажной тряпицей ссадины на коленях. Восседала нарочито прямо, словно надеялась, что завидная осанка скрасит впечатление, подпорченное изгвазданным в грязи и пепле и порванным у белоснежного воротничка платьем.

Эсфирь была рядом. Опустившись на колени, полоскала ладони во льдисто-холодном ручье, отмывая налипшую грязь. Тонкие светлые руки разрезали водицу. На запястьях красовались плетёные из серебряных нитей браслеты. Первый украшало белое перо, второй – лоскуток тёмной кожи.

Заурядные побрякушки? Ничего подобного. Они служили Эсфирь оковами. В них крылись силы, помогавшие ей держать в узде беспокойные чары. Эсфирь – вырожденка. Ребёнок двух существ из разных народностей, созданных разными богами с несовместимыми колдовскими основами: светом и тьмой.

Дети, зачатые в столь порочном союзе, нередко погибали во чреве матери. Часто принимали смерть от рук тех, кто их породил. Но ежели вырожденцев щадили, ежели они росли и крепли, за ними, дыша в затылок, созревал враг пострашнее – безумие, пробуждаемое двумя противоборствующими в них магическими течениями.

Помимо Эсфирь, в мире не нашлось бы вырожденки, которой было бы подвластно заглушить в себе пагубный бой чар.

– Может, вернёмся? – Восклик Лин сбил Глена с мысли. – Вроде стихло всё.

– Глендауэр найдёт нас. – Эсфирь воззрилась на чёрные коготки. – Мне нельзя возвращаться.

– Почему? – Лин почесала сизые чешуйки, плотно укутывавшие предплечья.

– У ваших стражей возникнут вопросы, – отозвалась Эсфирь.

– Какие? – недоумевала Лин. – О твоём вмешательстве в бой? Так ты расскажи, что помогла сыну владыки. Ежели в клан к нам заглянешь, правитель Дуги наградит тебя. Ты ведь слышала о нём?

Лицо Эсфирь заострилось. Бледная линия губ стала тверже.

– О да-а, – протянула Эсфирь со столь красноречивым видом, будто тень владыки Танглей уже выросла за спиной. И едва разборчиво проворчала: – Мало мне было Антуриума, Аспарагуса и Каладиума, нужно ещё Дуги навестить…

Слова сорвались с обескровленных уст и застыли на них кривой усмешкой.

Глен вздохнул. Он ведал, какая молва гуляла об отце. Волны слухов о нём то поднимались, то опадали, ибо он весьма неохотно покидал Танглей. Толковали, что владыке Дуги довольно взгляда, чтобы повергнуть недругов в пучину страха. Что он карает провинившихся столь же часто, сколь смеживает веки. А совершенное бесстрастие отсекает от него слабости, которыми грешат иные. Да что там! Беседы о жажде сойтись с владыкой Дуги в дуэли, пусть и потешные, всегда отдавали стремлением добровольно сойти в могилу.