Черная пешка

Вряд ли Комов нарочно избирал манеру, «когда с человеком разговаривают, а сами смотрят куда угодно, только не на человека»[2]. . Но так уж получилось. За Ревушкой он во время беседы внимательнейшим образом наблюдал, Циркулю соизволил уделить некоторое внимание, а, обращаясь к Коту, разглядывал что-то на экране. Всеслав пару секунд помедлил, шлифуя форму ответа. До зуда хотелось провозгласить своеобразную декларацию независимости от Геннадия Мудрого.

-Лечу на Саракш для личной встречи со Странником и обсуждения на месте деталей некоторых операций.

-Не секрет, каких именно?

-Не секрет.

(Пауза)

-Хм... Ну-ну... Сикорски согласился вас выслушать?

-Согласится.

-Высадка на поверхность Саракша разрешена?

-Формальных запретов нет.

-Кондиционирование?

-Пройдено.

-Ладно, быть по сему. Считаю обмен верительными грамотами законченным, и никого не задерживаю. Давайте готовиться к Д-прыжку.

Комментарий Сяо Жень:

У читателя может сложиться впечатление, что дед был конфликтным и сверхсклочным скандалистом, ни с кем не находящим общего языка. Ну, нет же, нет! Как раз наоборот. Он всегда чувствовал себя в полном вакууме. После смерти матери так и не нашлось человека, с которым Всеславу удалось бы добиться близости. Ему очень хотелось быть рядом с тем, «с кем можно молчать». Он необычайно нуждался в понимании без слов и дружеском участии, он мучительно искал того, кто примет его со всеми недостатками и кому он сам за это простит все минусы. Однако, быть может, был при том чрезмерно требователен? Трудно сказать... Ясно одно: чем менее тактичным и уважительным было движение партнера по общению навстречу Всеславу, тем более (в квадрате! в кубе!) резкой могла стать ответная реакция В.Лунина. При этом очень важную роль играло общественное положение. Если деду был антипатичен рядовой обыватель, все сводилось к деликатному уклонению Всеслава от сближения - зачем обижать человека? Но в ситуации, подобной описанной, когда неприятные эмоции вызывало высокопоставленное лицо, дед не считал нужным сдерживаться: «Eminence obliges»[3] Не внучке и не деда осуждать за это.

Итак, блистательное равнодушие Комова ко всему, что его не интересовало, на этот раз отразилось от зеркальной поверхности. Жаль, оч-чень жаль, что Геннадий Юрьевич в этом случае (как, впрочем, и всегда) не соблаговолил снизойти до реакции собеседника.

Орбита Земли

борт крейсера "Ромул"

2 июня 2158 года, 14.10

В круглое помещение с алюминиевыми стенами и сводчатым потолком выходили люки тридцати восьми безынерционных камер, посередине находился лифт к нижнему этажу, где имели место склады, кухни-синтезатор, души и прочее.

-Занимайте камеры. - чарующим девичьим голосом предложил кибер. - Прошу поторопиться.

-«Камеры». - с сомнением сказал по-хонтийски Луччатти.

-«Лагери», «тюрьмы» - быстро подхватил на базовом наречии Лунин. – «перевоспитание», «зоны труда», «шоковая терапия», "силовая демократизация", «эффект устрашения»...

Они щелкнули тумблерами, бесшумно открылись овальные люки. Лунин проводил взглядами Ревушку и Зайца и вошел в свою камеру. Люк закрылся. Над головой желтым сияла световая панель. Пневматические держатели ожили, бережно и быстро охватили тело. На голову опустился шлем, запахло озоном.

-Будьте добры, закройте глаза, дышите ровно и глубоко. Постарайтесь не волноваться, если ощущения будут неприятными. - любезно попросил кибер.

-Не «если», а «когда», - нравоучительно поправил Лунин, - и не «неприятными», а «мерзопакостнейшими».

Кибер проигнорировал нравоучение и начал обратный отсчет.

Всеслав знал, что в это время главный бортовой вычислитель «Ромула» послал на контрольную станцию запрос на разрешение предстоящего нуль-перехода. Вместе с разрешением должны быть получены семь тождественных программ перехода и возвращения. Вычислитель сверит их и, если не найдет противоречий, начнет подготовку к скачку через подпространство. «Уже начал». - понял Лунин, когда почувствовал едва ощутимое головокружение. «Ромул» находился на одной из высотных орбит вместе с прочими звездолетами различных размеров и конструкций, также ожидающими очереди на старт.

-...Три. Два. Один. Внимание, - послышалось в камере, - старт.

Всеславу показалось, что он вместе с пневмодержателями медленно и плавно вращается внутри камеры. Сквозь закрытые веки полезли суетливые искорки. Пришли легкая тошнота и головная боль. Потом ощущения стали противоречивыми: по телу одновременно покатились волны печного жара и подвального холода. Спина неприятно вспотела, ноги ослабли. Держатели с противной услужливостью подхватили под колени.