Черная повесть

— Ну, ты ладно. Мы обязательно сходим туда утром, когда рассветет. Сходим и посмотрим, что там случилось.

Патрушева ничего не ответила. Она продолжала тихо плакать. Ширшова поднялась с места, придвинулась к подруге, села рядом с ней, и крепко ее обняла. Похоже, Юлю это как-то успокоило. Всхлипывания стихли.

А примерно час спустя произошло то, что только подтвердило правильность принятого нами решения…

— 8 —

Наш разговор со следователем прервал осторожный стук. Мы повернули головы. Дверь приоткрылась, и в палату заглянул Виктор Михайлович.

— Кхе-кхе, — откашлялся он. — Прошу прощения. Товарищ майор, к нашему пациенту приехала мать, и рвется сию же минуту увидеть свое сокровище. Я пробовал уговорить ее немного подождать, но она и слышать ничего не хочет. Вам, наверное, придется прервать свой допрос. Надеюсь, чисто по-человечески все понимаете.

Майор немного подумал и согласно кивнул головой.

— Да, конечно, — сказал он.

Николай Иванович взял свою папку, спрятал в нее несколько листков бумаги, содержащих изложение моего рассказа, предварительно попросив меня расписаться на каждом из них, поднялся со стула, ободряюще похлопал меня по плечу, и направился к выходу. На полпути он вдруг остановился, словно вспомнив нечто важное, обернулся, открыл рот, видимо намереваясь что-то спросить, но передумал, махнул рукой и вышел из палаты.

Я не буду подробно описывать свою встречу с матерью. Сцена, конечно, была очень трогательная. В ней были и радость, и слезы, и жаркие объятия. Мать плакала. Казалось, она никак не могла поверить, что я цел и невредим.

Немного успокоившись, она рассказала мне о том, что происходило после крушения вертолета, и почему к нам вовремя не подоспела помощь. Оказывается, разразившаяся в тот день гроза повредила трансформаторную подстанцию геологической экспедиции, в результате чего та осталась без связи. Подстанцию починили только на третий день. Геологи сразу же сообщили об исчезновении вертолета. Еще один день ушел на всевозможные согласования и приготовления. Так что искать нас начали только на четвертые сутки.

— Сынок, — обратилась ко мне мать, — твой врач сказал мне, что ты категорически отказываешься встречаться с родителями остальных ребят. Я их только что видела. На них просто лица нет. Ты даже не представляешь, как это страшно, потерять своего ребенка. Почему ты не хочешь им все рассказать?

— Мам, мне нужно прийти в себя, — ответил я. — Мои нервы изодраны в клочья. Знаешь, как больно все это вспоминать? Я даже не могу спокойно спать. Мне все это снится. Извинись перед ними за меня, ладно? Передай им, что я обязательно им все расскажу. Но только не сейчас, а потом, попозже.

— Хорошо, — вздохнула мать. — Я постараюсь им это объяснить.

— Как идут поиски? — спросил я. — Всех уже нашли?

— Нет, не всех. Пока только двоих. Мальчика, которого Сережей звали, и какую-то девочку. Имя, вот, забыла. Их уже опознали.

У меня закололо в сердце.

Мы еще немного поговорили. Мать, убедившись, что со мной все в порядке, окончательно успокоилась. После этого мы расстались.

Когда она ушла, я лег на кровать и уткнулся головой в подушку. Встреча с матерью сорвала все тормоза, которые удерживали меня от срыва. Я совершенно расклеился. В моей душе возникла жуткая смута. Меня буквально разъедало чувство горечи и боли. В памяти возникали лица моих сокурсников. Веки отяжелели, под ними защипало, спина судорожно задергалась, а из глаз потекли слезы, которые я не смог удержать…

Мы сидели в домике и напряженно вслушивались во все звуки, которые долетали до наших ушей. Душераздирающий вопль Вишнякова не давал нам покоя. Любой скрип, любой шорох, любой стук заставляли нас вздрагивать и испуганно съеживаться. Даже убаюкивающий шорох ветра среди древесных ветвей, к которому мы успели привыкнуть, теперь уже не казался нам таким естественным и безобидным, и представлялся чуть ли не воем безумных призраков, окруживших избушку со всех сторон. Я сидел недалеко от двери, и раз за разом нервно на нее оглядывался. Мне казалось, что оттуда вот-вот протянется чья-то огромная когтистая лапа, схватит меня, и утащит за собой. Когда я представлял себе эту картину, мне становилось жутко. Страх преследовал не только меня, но и всех остальных. Это было понятно по бесконечному ерзанию на месте. Нас охватило чувство беспомощности и неуверенности. Нами овладело предчувствие неминуемой беды. Несмотря на глубокую ночь, никто из нас не мог сомкнуть глаз.

Вдруг откуда-то издалека послышались чьи-то неторопливые, размеренные шаги. Я вздрогнул и напряг слух. Шаги постепенно приближались. Их звук становился все отчетливее и отчетливее. Мое сердце забилось, как сумасшедшее, а на лбу выступил холодный пот.

— Вы слышите? — спросил я, не сумев скрыть дрожь в голосе.

— Господи, кто это? — прошептала Лиля.

— Может, это Вишняков возвращается? — предположил Алан.