Черная Призма

– Им? О моем отце? – Лив замялась. – Я сделаю все что нужно.

– Что нужно. Интересно, как они это делают, не так ли? Что, если ты не сумеешь вовремя вернуться в Хромерию? Убьешь ли ты отца сама, собственной рукой? Что, если он попросит тебя остановиться? Будет тебя умолять?

– Мой отец не такой трус.

– Ты уходишь от ответа. – В глазах владыки Омнихрома завращался оранжевый. Лив никогда не любила оранжевых. Они всегда нервировали ее. Когда молчание ее затянулось, он сказал: – Я отлично понимаю тебя. Когда я основал свою собственную Хромерию, я тоже слепо следовал за ними. Несмотря на то, что я есть. Одна из моих учениц прорвала ореол, и я убил ее собственной рукой. Она не первая погибла из-за невежества извлекателей, и не последняя, но она стала началом конца. Когда я убил ее, я понял, что поступаю неправильно. И отмахнуться от этого я не смог.

– Извлекатели действительно сходят с ума. Как ты. Набрасываются на своих друзей. Убивают тех, кого любят.

– О, абсолютно верно. Иногда. Некоторые люди неспособны справиться с силой. Некоторые кажутся достойными, пока не дашь им раба, и вскоре они становятся тиранами, которые бьют и насилуют своих рабынь. Сила – это испытание, Лив. Все могущество испытание. Мы не называем это прорывом ореола. Мы называем это проклевыванием. Ты никогда не знаешь, какой птенец вылупится. Некоторые вылупляются уродами и должны быть уничтожены. Это трагедия, но не убийство. Как думаешь, твой отец справится с избытком силы? Великий Корван Данавис? Невероятно одаренный извлекатель, которому, однако, хватило самодисциплины, чтобы дожить до сорока?

– Это не так просто, – сказала Лив.

– А что, если так? Что, если Хромерия поддерживает этот ужас только потому, что так сохраняет свою власть? Держит в страхе сатрапии, утверждая, что только они могут обучать извлекателей, что рождаются там – и не даром, никогда не даром, – и только они могут удерживать обезумевших извлекателей, каковыми сами все являются. Поступая так, они делают себя вечно полезными, вечно могущественными, а распределяя извлекателей по сатрапиям, делают себя центром всего. Скажи мне, Лив, – если судить о Хромерии по делам ее, находишь ли ты в ней место для любви, мира и света, что следует ожидать от священного града Оролама?

– Нет, – согласилась Лив. Она не понимала, почему защищала Хромерию, разве что из упрямства. Хромерия воплощала все, что она ненавидела, и оскверняла все, к чему прикасалась. Включая ее саму. У нее там оставались долги, и она не могла себе настолько лгать, чтобы не счесть, что ее побег в Тирею следом за Кипом не был отчасти выплатой ее долга Аглае Крассос и Рутгару.

– Истина в том, Лив, что ты понимаешь, что я прав. Ты просто боишься признать, что оказалась не на той стороне. Я тебя понимаю. Все мы понимаем. Есть хорошие люди, которые сражаются против нас, хорошие люди! Но они заблуждаются, они обмануты. Тяжко жить во лжи, но понять, что ложь есть ложь, еще тяжелее. Посмотри на то, что я делаю. Я освобождаю город – наш город по праву. Гарристон пускали по кругу как шлюху все государства. Это неправильно. С этим надо покончить, и раз никто другой этого не сделает, то сделаем мы. Разве город не заслуживает свободы? Должны ли эти люди платить за то, что два брата – из которых ни один тут не родился и которым было наплевать на эту землю, – сражались здесь? Сколько им расплачиваться?

– Не должны, – сказала Лив.

– Потому, что это несправедливо.

Он снова взял у помощника длинный мушкет.

– Красный извлекатель, над воротами. Голова.

Лив смотрела. Схватку у врат Матери трудно было четко видеть сквозь дым и вспышки магии. Но она видела, как кавалерия короля Гарадула достигла ворот, зарядила мушкеты и стала стрелять по людям на стене, но, похоже, чего-то ждала, разочарованная тем, что этого еще не случилось. Мушкет владыки Омнихрома взревел, и через мгновение мелькнула маленькая яркая вспышка на надвратной башне. Лив была рада, что не видит всего.

– В яблочко, владыка Омнихром, – провозгласил помощник. – Великолепный выстрел.

– Ступайте! Оставьте нас.

Вершина холма быстро опустела, если не считать помощника, которому владыка Омнихром жестом повелел остаться. Владыка Омнихром повернулся к Лив. Он не улыбался.

– Я не люблю убивать извлекателей, Лив. Ненавижу, – сказал он. – То, что я делаю здесь, должно быть сделано. Я хочу, чтобы ты присоединилась ко мне, Аливиана.

– Зачем? Зачем вам я? Я едва-едва бихром, у меня нет ни силы, ни влиятельности.

Он фыркнул:

– Ты готова к ответу на этот вопрос? Ты хочешь быть взрослой, Аливиана? Хочешь горьких истин? Ибо за последние шестнадцать лет я познал лишь такие.

– Я готова, – сказала она.

– Ты мне нужна, поскольку ты извлекатель, а каждый извлекатель драгоценен для меня. А еще ты тирейка, и эту землю после нашей победы придется сильно восстанавливать, а я не тиреец. А еще ты дочь Корвана Данависа.

– Я знаю! – зло выпалила Лив.

– Послушай, дуреха! Слушай, или ты недостойна роли, которую я для тебя предназначаю так или иначе.

Это заставило ее заткнуться.