Черная радуга

– Но все-таки иглоукалывание и при алкоголизме дает очень. и очень положительные результаты, – опять взбодрился врач. – Так что советую…

Вечером на немой вопрос старосты Матвей покачал головой:

– Пока что я пас. Если засекут, может сорваться важное дело. А тебе я взял, – он вытащил небольшой пакетик – три пузырька с березовой.

Миша благодарно вздохнул, и пакетик скользнул куда-то под костыли. Он тут же направился в укромный уголок.

«Разобщенность, – вспомнились слова инженера Володи. – Он свое получил, а больше его ничего не интересует… Даже такие вот, лучшие среди нас!»

Прославленное в веках древнее иглоукалывание тоже оказалось бессильным – на горизонте по-прежнему маячила бутылка. Как у Буратино: закрыл глаза – и появилась тарелка манной каши пополам с малиновым вареньем. Только вместе тарелки появлялась бутылка – хоть закрывай глаза, хоть лежи с открытыми, словно покойник в кино.

«Это у меня от напряжения, – думал Матвей. – Тут как в абвере, без права на ошибку. А выйду, расслаблюсь немного…»

Но Валентину Михайловну он горячо заверил, что сеансы крепко помогают. Тут он не сильно кривил душой – каждый раз после иглотерапии действительно наступало успокоение и в то же время ощущалась какая-то бодрость, легкость в теле.

– Я даже почувствовал себя древним китайцем, – пошутил он. – Лезут в голову разные конфуции, будды, даосы, гейши… виноват, это из другой оперы. Сейчас не до гейш.

Она весело засмеялась.

– Вылечитесь, и гейши будут. Мы вас выписываем. Отметим, что иглотерапия дала положительный результат… – она лукаво взглянула на него, – но понаблюдаться немного придется.

– Где? – насторожился он.

– По месту жительства. А еще… я дам вот это, – она вытащила из стола маленькую коробочку. – Новейшее средство, зарубежное, только недавно получили – и немного. Называется орап.

– А от чего оно?

– Снимает тягу. Очень эффективное, – она высыпала на ладонь крохотные таблетки, выбрала одну, переломила пополам.

Я половинку протянула. – Будете принимать по половинке в день,

Матвей послушно бросил таблетку в рот, неуловимым движением языка переправил за щеку и запил водой из стакана, протянутого заведующей. В нем, как у всех алкоголиков, жило неистребимое подозрение ко всякого рода химии, и, если была возможность не принимать, он тут же ею пользовался.

Через полчаса, попрощавшись с Мишей и немногими обитателями, которые слонялись в рабочее время в корпусе, выйдя за ворота и бегло ознакомившись с инструкцией, по оплошности (или намеренно?) забытой заведующей в коробочке орапа, он похвалил себя, что не проглотил таблетку. Лекарство действительно оказалось новейшее, импортное и даже дорогое, но… для шизофреников. «На арапа хотели взять, арапы, – подумал со злостью. – А раз для шизиков, значит, подавляет волю. Ведь врачам от шизика и других свихнутых нужно только одно: чтобы сидел в уголке и не выскакивал, не выступал, не чудесил. Словом, вел себя «нормально», как все: ходил по одной половице и слушался. Не-ет, единственное, что у меня еще осталось и благодаря чему я существую, – это несгибаемая воля!»

Он вспомнил, как, прощаясь, заведующая сказала:

– Если только возникнет тяга, даже не тяга, а только мысль об алкоголе, сразу же к нам. Мы тягу снимем.

«Принимают меня за какого-то дурачка, – думал он, споро шагая по заснеженной тропке. – За болванчика с медным лбом и разрезом для отвертки: куда крутнешь, туда он и глядит, тупа вытаращив глаза. Так я к ней и побегу».

Отдаться чужой воле, послушно следовать чьим-то указаниям (а кто их отдает, не объявят ли его завтра безумным волюнтаристом?) всегда казалось ему пределом унижения для гомо сапиенс. Его пробрала дрожь. Сегодня нашепчут ему бросить пить, а завтра взять топор и рубить головы ближним. Избавиться от порока или недостатка. А взамен отдай душу? Плохой ли, хороший – а мой ум. Выправлять умы – самое гнусное, что мог придумать венец природы. Тем и хороши люди, что они разные, ну а недостатки, пороки – издержки производства. «Своей жизнью человек распоряжается сам, и даже если лишает ее себя, то ему никакое наказание потом не страшно», – злорадно подумал он.

– Матвей! – голос болью отдался в сердце.

От заснеженных сосен к нему шла Лена. В коротком пальто с узеньким меховым воротничком, в пушистой вязаной шапочке.

Матвей не сразу понял, что это именно она. В глазах вдруг начало двоиться, четкие силуэты на фоне ясного зимнего неба размазались. Так бывало только после глубокого штопора.

Он стоял, не двигаясь, а она молча подошла и приникла лицом к его плечу.

– Как… как ты здесь? – дрожащей рукой он погладил ее по шапочке. – Ты же от меня все время убегала?

– Мне сказали, что ты в беде, – пробормотала она глухо. – Иначе я бы не приехала.

– Да кто сказал?

– Сначала сердце, – она подняла лицо и посмотрела сухими, но страдающими глазами ему в лицо. Прямой, светлый взгляд. Глаза ореховые… нет, сейчас они янтарные. Сердится или радуется? – Ты не подумай, я только повидать тебя приехала. Мое решение остается неизменным.