После этого прошел чуть ли не месяц — строители, как всегда, не торопились, — а потом в ее кабинет и жизнь вошел этот, чернявенький.
Он обошелся с Лизой довольно пренебрежительно. Зашел в кабинет, буркнул что-то и, не обращая на нее ни малейшего внимания, углубился в поданную ему смету.
Лизу заело.
Она подарила пришельцу очаровательную улыбку не потому, что он вдруг пришелся ей по сердцу. Вовсе нет! Хотелось завязать некоторое доброе знакомство с молодым строителем. Отношения легкой симпатии позволили бы надеяться на большую его добросовестность. И, улыбнувшись ему, она могла бы, кажется, рассчитывать на ответную доброжелательность. Но ничего такого не произошло.
«Ну, погоди, — решила про себя Лиза, мстительно глядя на равнодушную черную макушку. — Ты у меня попляшешь, ты у меня побегаешь!» Но вот прошла только какая-то несчастная неделя, а уже и плясала, и бегала она сама.
И не было никаких звездных сияний или прорывов в голубые сверкающие высоты, и не было никаких глубокомысленных рассуждений и обоснований, и не было неведомых прозрений или сладких грез о будущем (с подкатыванием к горлу затрепетавшего сердца), и не было…
«А что же было?» — спохватывалась смущенная Лиза.
А было тихое томление сердца, не отпускающее ее ни на минуту, а был постоянный душевный непокой, не могущий быть ничем снятым, кроме как присутствием любимого человека.
«Любимого?»
Лишь при его приближении само собой неприметно растаивало Лизино напряжение; рядом с ним она начинала ощущать ровное дыхание счастья, счастья, проявляющего себя разве только удивительной внутренней легкостью.
«Это и есть любовь?» — спрашивала себя Лиза и сама не могла поверить, что главное в жизни чувство может проявляться так обыденно и что ей для огромной, переполняющей все существо радости достаточно просто быть рядом с ним, просто быть рядом — и только. А этот бесчувственный человек с опасными для женского сердца глазами так и не отрывался от своих смет и процентовок.
Можно подумать, что он живет вне времени и пространства. Глаза его оживлялись, когда в поле их зрения попадали ржавые батареи отопления или подгнившие косяки дверей, и заметно тускнели, когда в них отражалась Лизина ладная фигурка. Это было обидно до слез. В конце концов, в жизни имеет цену и кое-что помимо баллонов с кислородом.
Лизе двадцать шесть. Позади уже было довольно много трудной работы и мало того, что неопределенно именуется личной жизнью. Сколько Лиза себя помнила, она ко всему относилась серьезно — училась серьезно, работала серьезно, жила серьезно. Легкие отношения ее не устраивали. Нелегких же почему-то не завязывалось.
Впрочем, время еще было — так считала она, хотя совсем недавно заметила, что мужчины стали относиться к ней как к женщине с несложившейся судьбой. Повеяло специфическим мужским сочувствием. Ей предлагалось принять его как должное. Лиза не была согласна на такую чушь ни под каким видом. Она еще и зрелой-то женщиной себя не ощутила!
Он появился в ее жизни весьма кстати, этот тридцатилетний приметный парень. Нехорошо было только одно: дни шли, ремонт садика подвигался, а он по-прежнему не обращал на нее внимания.
«Ничего, — весело подумала она, — не такой уж ты твердокаменный!»
Углов, едва вошел во двор садика, услышал донесшийся сверху голос:
— Семен Петрович, Семен Петрович, прошу вас, поднимитесь ко мне на минутку.
Он поднял голову. В глубине окна на втором этаже стояла заведующая. Солнце ослепительным потоком било в лицо; мерцая под лучистыми ударами света, она, прикрыв глаза, шагнула к подоконнику. Семен остановился, ошеломленный. Он дернул плечами, стряхивая наваждение. В сознании родилось совершенно чуждое ему слово — мадонна.
«Мадонна… Мадонна…» — мысленно твердил он.
И вдруг застыдился этого слова. Настолько оно не вязалось с процентовками, трубами, карбидом и рукавицами — со всем тем, с чем ему ежедневно приходилось иметь дело, — что он воровато оглянулся по сторонам, не произнес ли его вслух и не услышал ли его, не дай бог, кто?!
Нет, никто не хохотал в сторонке.
Углов не появлялся неделю. Но сегодня присланное им звено маляров закончило отделку кабинета. Углов еще раз допросил их с пристрастием, сделана ли затирка стен, прошпаклевана ли перед тем как белить и красить?
Маляры клялись, что все сделано по высшему разряду, ну почти как у себя дома. Углов недоверчиво качал головой и обещал, что сам проверит.
Маляры не возражали.
Ну что ж, теперь был законный повод увидеть хозяюшку. Лиза, судя по всему, ждала его и сразу кинулась к нему навстречу, едва он вошел во двор.
Чудачка…
Он никак не привык к столь нежной чувствительности. В той среде, где протекала его жизнь, любые проявления повышенной душевной деликатности расценивались как слабость — со всеми вытекающими последствиями. Мягкому, податливому человеку все неизбежно норовили забраться на шею, а там уж и погонять его во все бока.
Сейчас же Семен почувствовал, что столкнулся с чем-то иным. Это иное беззащитно, уступчиво и почему-то не вызывало в нем естественного желания перевернуть все на свой лад.