Черная роза

Портреты, старые письма и снимки, дневники, нацарапанные на листочках семейные рецепты — все это позволяло ему видеть давно умерших людей, словно живых. Когда он начинал представлять их ежедневные дела, привычки и недостатки, чувствовать их обиды, они уже не были для него просто рабочим материалом.

Он мог часами самозабвенно листать садовые заметки Элизабет Харпер или дневник, в котором она вела записи о своем маленьком сыне, будущем отце Роз. А как иначе он узнал бы о том, что мужчина, зачавший Розалинд, сделал свои первые шаги в десять месяцев, а в раннем детстве страдал глютеновой болезнью[10]?

Подобные детали оживляли и приближали прошлое.

На свадебной фотографии Элизабет и Реджинальда-младшего отчетливо было видно сходство Розалинд с дедом. Темные волосы, миндалевидный разрез глаз, четкий овал лица, красивые скулы.

Что еще передал ей и через нее ее детям человек, которого Роз едва помнит?

Деловую хватку, решил Митч. Из разных источников, газетных вырезок, документов, относящихся к домашнему хозяйству, вырисовывался портрет человека, отлично умевшего делать деньги и счастливо избежавшего судьбы многих своих современников, разорившихся на фондовой бирже. Реджинальд-младший был очень осмотрительным и сумел сохранить семейное гнездо и земельные владения.

Но не чувствуется ли в нем некоторая холодность, размышлял Митч, разглядывая фотографии, приколотые к доске. Отчужденность во взгляде невозможно отнести лишь на счет фотографического стиля тех дней.

Может быть, дело в том, что Реджинальд родился в очень богатой семье и был единственным сыном, на плечи которого легла вся ответственность за фамильное благосостояние?

—Что вы знали об Амелии? — вслух спросил Митч. — Вы встречали ее во плоти? Или, когда пришло ваше время, она уже умерла и бродила по этому дому неприкаянным призраком?

«Кто-то же знал ее, — думал Митч. — Кто-то с ней разговаривал, касался ее, слышал ее голос. Кто-то, кто жил или работал в Харпер-хаусе...»

Митчелл перешел к розыску слуг, полные имена которых узнал.

На это требовалось время, и, разумеется, оставались неохваченными десятки других вариантов. Амелия могла быть гостьей, служанкой, чье имя не внесли в домашние документы или вычеркнули из них, родственницей родственников, другом семьи.

Хотя, если бы в доме умерла гостья, подруга или дальняя родственница, информация непременно просочилась бы и умершую удалось бы персонифицировать.

Но опять же, это всего лишь догадки, не принимающие в расчет возможность скандала и стремление замалчивать подобные дела.

Или Харггерам она была просто неинтересна, умерла во сне, и никто не счел нужным обсуждать ее смерть.

И, пожалуй, еще один парадокс заключается в том, что он сам, человек в здравом уме и трезвой памяти, привыкший к логическим рассуждениям, тратит уйму времени и сил на выяснение личности призрака.

Главное — думать о ней не как о призраке, а как о живой женщине, которая родилась и прожила жизнь. Одевалась, ела, смеялась, плакала, ходила и разговаривала.

Она существовала. У нее было имя. И его работа: выяснить , кто, что, когда. Почему— всего лишь дополнительное условие.

Митчелл нашел в папке набросок, сделанный Роз, всмотрелся в лицо молодой худой женщины с копной кудрявых волос и полными страдания глазами.

«Вот так они и датировали ее, — подумал он, качая головой. — По платью и прическе».

Правда, нарисовано неплохо. В тот раз, когда он сам видел Амелию, она была в диком бешенстве, а не спокойная и печальная, как на портрете.

Платье могло быть и десяти-, и двадцатилетней давности. Или совершенно новым. Прическа — личный выбор в модных тенденциях или наперекор им. Определить возраст или эпоху по такой обрывочной информации невозможно.

И все же, основываясь на том, что ему уже удалось узнать, Роз и компания не сильно ошибаются.

Похоже, разговоры о снах, обрывочные сведения, само предание уходят корнями во времена Реджинальда Харпера-старшего.

Реджинальд Харпер... Митчелл оттолкнулся, отъехал на стуле от стола, уставился в потолок. Реджинальд Эдвард Харпер... родился в тысяча восемьсот пятьдесят первом году, самый младший из четырех детей Чарлза Дэниела Харпера и Кристабел Уэстли Харпер. Второй и единственный выживший сын. Старший брат Натаниел погиб в июле тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года в возрасте восемнадцати лет во время Гражданской войны.

—Женился на Беатрис... — Митчелл снова пролистал свои записи. — Да, вот оно... в тысяча восемьсот восьмидесятом году. Пятеро детей. Шарлотт родилась в восемьдесят первом, Эдит Энн в восемьдесят третьем, Кэтрин в восемьдесят пятом, Виктория в восемьдесят шестом и, наконец, Реджинальд-младший в девяносто втором.

Большой интервал между двумя последними детьми, учитывая предыдущий расклад... Может быть, были выкидыши или мертворожденные младенцы? Серьезная вероятность, если учесть ненадежные способы предупреждения беременности в те времена и естественное предположение, что Реджинальд хотел сына, дабы продолжить род по мужской линии.