Черная сага

Но тут один из стариков — как я потом узнал, старший старейшина резво шагнул ко мне, склонился, вырвал меч из ножен…

И, улыбаясь, сделал так — провел подушечкой большого пальца вдоль по лезвию — меч почернел, растрескался и развалился. Я оробел. Меня трясло от ужаса. Ну все, подумал я, сейчас меня убьют!

Но старик уже отвернулся от меня, шагнул к Лузаю, протянул к нему руку и, снова дружелюбно улыбаясь, попросил:

— Меч! Нож!

Лузай покрылся пятнами и задрожал еще сильней меня! И тихо, едва слышно, прошептал:

— Но без меча я не жилец! Я без меча умру!

Старик застыл, подумал… и сказал:

— Тогда… Смотри! Не обнажай его против нас! Не обнажишь?

— Н-нет!

— Поклянись.

Лузай свел пальцы крестиком. Старик согласно закивал… и посмотрел на ярла. Ярл и не думал клясться. Тогда старик подошел к нему, сел перед ним на корточки и принялся смотреть ему прямо в глаза. Смотрел, смотрел…

И ярл закрыл глаза. Я думал, что он умер. Но он был жив, он после нам сказал: «Старик околдовал меня; он выпил мои силы. Но хуже этого — он выпил весь мой гнев! Теперь я не могу сражаться с рыжими!»

Но это мы узнали только ночью. А днем…

Днем дальше было так. Усыпив нашего ярла, старик расстегнул ворот его рубахи и долго рассматривал шрам, потом подозвал других старейшин, те тоже внимательно рассматривали и даже трогали шрам, и совещались на своем тайном наречии… А после принялись расспрашивать нас о том, как был убит ярл Айгаслав и как он после ожил.

Я сразу отказался отвечать — сказал, что ничего толком не знаю. Конечно, кое-что я знал, но боялся сболтнуть по своей глупости что-нибудь лишнее. Зато Лузай много рассказывал! Рассказ его был лжив и страшен. Если верить Лузаю, то выходило, что наш ярл Айгаслав время от времени умерщвлял сам себя, а после оживал — и тогда в Ярлграде происходили невообразимые бедствия. Вот что он им наплел!..

А дикари во все это поверили. Но как! Они сказали:

— Это очень хорошо. Человек, умеющий много раз оживать после смерти, сможет служить нам очень долго. Он будет нашей Старшей Белой Глиной! Мы будем убивать его и убивать, а он вновь оживать и оживать, а мы его опять, опять!

И они были счастливы! Старейшины самодовольно ухмылялись, толпа восторженно шумела. Еще бы им не ликовать! Лузай пытался урезонить их; он говорил:

— Глупцы! Когда ярл оживал, случались жуткие несчастья. И то же будет и у вас.

— Нет, — отвечали дикари. — У нас так не будет. У вас беды случались от того, что ярлу отрезали голову и тем самым давали его неистребимому духу возможность вырваться из тела еще здесь, на земле. Вот он и лютовал. А мы не будем резать ярла — мы будем его жечь, и тогда его дух вместе с пеплом будет устремляться к Небу, а Небо после будет возвращать его нам вместе с дождем, ярл снова будет оживать, а мы его опять будем жечь на костре!..

И они были счастливы. А мы с Лузаем были в ужасе — особенно после того, когда нам вымазали лица белой глиной и сказали, что завтра рано утром нас с ним отправят в дальние селения, ну а сегодня мы еще переночуем в землянке Старшей Белой Глины — так они теперь называли ярла Айгаслава. Его, конечно, тоже вымазали глиной.

Потом нас отвели — а ярла отнесли — в землянку, которая была расположена у самых ног истукана Чурыка.

— Ну что ж, — сказал на это Лузай, — по крайней мере, нас хоть сегодня не сожгли. А что будет потом, это мы еще посмотрим!

А я, честно признаться, уже ни на что не надеялся. Когда нам принесли еду, то я к ней даже не притронулся.

— Глупец! — сказал Лузай. — Ешь! Сил не будет.

— И не надо!

— Вдвойне глупец!

И он сначала съел свое, потом мое. А ярлово не тронул. Сказал:

— Ярл поумней тебя. Проснется — съест.

Но ярл все спал и спал. Лузай колол его ножом, но ярл не просыпался. И наступила ночь. В поселке было тихо. Потом…

Кап! Кап по листьям! Кап-кап-кап…

И хлынул дождь! Лузай повеселел, сказал:

— Вот, добрый знак! В дождь и уйдем. Дождь смоет все следы!

А я молчал. Я ж знал, что уходить-то некуда — вокруг, куда ни побеги, их, рыжих, лес. И еще глина от дождя размокнет. Да и дороги мы не знаем. Да и Чурык стоит над самой нашей головой — мы даже выйти не успеем, как он завоет, зарычит…

И вдруг…

И впрямь раздался вой — далекий, едва слышный. Я встрепенулся и спросил:

— Слыхал?

— Чего? — переспросил Лузай.

— Чего? — переспросил…

Да! Это ярл! Он наконец очнулся и заговорил. И я сказал ему:

— Вот, господин. Кто-то воет в лесу.

Они прислушались. Вой повторился. Лузай сказал:

— Нет, ничего не слышу. Только дождь!

А ярл… Он как-то странно усмехнулся и сказал:

— Ну, воет, и пусть воет.

А я спросил:

— Кто воет, господин? Ты знаешь, кто это?

А ярл:

— Молчи, глупец! Ты ничего не слышал!

Ну, я и замолчал. А ярл сказал:

— Так! Хорошо…

И посмотрел на нас, на наши лица в белой глине, потом ощупал и свое лицо, отковырнул с него кусочек глины и рассмотрел его, стряхнул с руки, опять прислушался…

Дождь, вой…

А после попросил:

— Лузай, рассказывай.

Лузай и рассказал ему о том, как было дело. А после, от себя уже, добавил:

— Дождь, уходить пора. Чурык в такую грязь с места не сдвинется!

Ярл тяжело вздохнул, сказал в сердцах: