Черная сага

И черных псов! Они были везде – бродили по дворам, сидели возле ворот, смотрели на нас… и молчали! Хоть бы один из них залаял, думал я, глядя на них, или увязался бы за нами, стал попрошайничать, а то бы и кидаться, рвать – ведь варварские псы, как меня предупреждали, очень злые. У Айгаслава, говорил Гликериус, была специально натасканная свора, и он порой, кричал о ком-нибудь: «Псам! На потеху!». Псы этого кого-нибудь сжирали. Это у них такая казнь, очень позорная. А может, это ложь? Я же накануне видел этих псов возле дворца. Они сновали возле самого крыльца, но никого не трогали, потом куда-то убежали. А вот теперь мы шли по улицам – и снова эти псы кругом! Все они черные и злобные, смотрели на нас и молчали. А жители, наверное, ушли из города заранее. Увели скотину и унесли скарб. В домах, как мне доложили, пусто, по крайней мере никаких ценностей не видно. Хотя, возможно, у них ценностей и нет, ибо все ценное они несут на капище. И мы идем на капище. Придем и будем брать. Потому что зачем истуканам золото? Тем более, что Хрт сам часто говорит, что золота ни съесть, ни выпить, а только сжечь! И так они и делают: жрецы бросают золото в огонь, глупый народ ликует, а после, когда он уйдет, жрецы украдкой роются в золе, выискивают слитки золота, уносят их в храм и там прячут. А мы придем, найдем его, пересчитаем, и ровно столько, сколько положено, изымем. Если, конечно, Хрт позволит. А Хрт, как говорил тот же Гликериус, иногда бывает очень крут! Ну да на всё воля Всевышнего! Вот примерно о чем я думал тогда, когда мы шли на капище. То есть настроен я тогда был очень решительно!

А вот мы пришли на капище. Само капище ничего интересного из себя не представляет – это просто пустырь, посреди которого они разводят костры и сжигают на них пленных или своих именитых покойников – ярлов или их ближайших родственников. А возле капища стоит кумирня. Кумирня обнесена высоким каменным частоколом. В кумирню есть только один узкий проход, который к тому же еще почти весь загорожен двумя весьма внушительными каменными изваяниями так называемых Благих Прародителей – Хрт и Макьи. А перед этими изваяниями денно и нощно горит Бессмертный, как они его называют, Огонь. Варвары убеждены, что пройти через Бессмертный Огонь может далеко не всякий. Поэтому мы на нашем утреннем совещании решили так…

Точнее, я на этом настоял: что если и действительно здешняя колдовская сила вдруг не позволит нам проникнуть в кумирню через естественные ворота, то мы тогда применим стенобитные орудия, разрушим частокол… Ну, и так далее. А пока что обе наши когорты расположились развернутым строем на капище, квардилионы произвели перекличку и доложили трибунам, трибуны доложили мне, я принял рапорты и приказал быть наготове… После чего – один! – пошел к тем, как они утверждали, колдовским воротам. Огня я, скажу честно, совсем не боялся. А о свой смерти вообще я тогда подумал вот что: «Обидно! Тонкорукий будет очень доволен! Будет смеяться и говорить, что перехитрил меня, заманив в этот никому не нужный поход. А может, его уже нет в живых, может Тонкорукий уже умер? Тогда зачем я здесь?»…

И я остановился – прямо перед истуканами. Я поднял голову и посмотрел на них. Вид у Хрт был достаточно грозен. Зато Макья имела совершенно безразличное выражение лица. Я опустил голову и посмотрел на огонь, горящий у ног этих идолов. Этот огонь, как считают ярлградцы, бессмертный, он якобы горел всегда, горит сейчас, и далее будет гореть всегда. То есть он, по их примитивным понятиям, видел прошлое, видит настоящее и также будет видеть будущее. Я стоял и смотрел на этот чудесный, как они утверждали, огонь, но ничего особенного увидеть в нем не мог.

Вдруг я услышал чей-то голос:

– Ты кто такой?

Это был очень странный голос! Это как будто проскрипели камни! Я поднял голову…

И увидел, что это они – Благие Прародители – пристально смотрят на меня! Да! Каменные идолы – представьте! – скосили на меня свои каменные глаза. На вас когда-нибудь смотрели камни? Нет? Тогда вам не понять, что я тогда почувствовал. А чувство было очень сильное! Поэтому я… Да это был уже не я, а уже кто-то совсем другой! И он-то, этот новый я, весь дрожа от глупого суеверного ужаса, невразумительно промямлил:

– Я – Барраслав, ваш раб! Хрт, Макья, не оставьте меня!

И, мало этого, он – этот новый я – снял перед ними шлем, покорно склонил голову и замер в ожидании! А истуканы молчали! А он ждал! А они опять молчали! А он опять ждал!.. И, наконец:

– Входи! – сказали… нет, велели они.

И я, как в мороке, шагнул вперед. Огонь меня объял…

Но вовсе не обжег! И я прошел через него и оказался во дворе кумирни. Прямо напротив себя я увидел хижину – весьма невзрачную, замшелую, осевшую от времени. А у крыльца той хижины лежал огромный черный пес. Это, я знал, Хвакир. Хвакир не может встать, потому что он каменный, как и его хозяева, но всякий, кто проходит мимо пса, бросает ему «кость» – так это у них называется. Я бросил ему пригоршню номисм. Пес, как мне показалось, заурчал. Я вошел в хижину.