Черная сага

А тьма была кромешная! Хвакира мы не видели, а просто шли на его голос. Лузай сперва просто молча удивлялся, а потом не утерпел и спросил, кто это нас ведет – и я сказал, что это добрый дух. А он тогда спросил, каков этот дух из себя, а я сказал, что духа увидеть нельзя. Больше он ничего у меня не спрашивал. И я тоже молчал. Так мы и шли дальше молчком, в кромешной тьме, в грязи, под проливным дождем. И только иногда мне чудилось, будто на меня из темноты смотрят большие, красные, горящие как угли глаза. Говорят, что это у Хвакира из-за того, что он очень свиреп. А я на это всегда отвечал – и буду дальше отвечать, – что это оттого, что он всегда голоден. И поэтому я всегда бываю с ним щедр. Так было и в ту ночь, когда я то и дело доставал из кошеля диргемы и бросал их во тьму, и бросал, и бросал!

Потом дождь кончился и рассвело, идти стало намного легче. Кроме того, у нас был верный проводник, и поэтому мы не плутали. И мы шли, очень быстро, весь день. А когда начало смеркаться, мы набрели на только что погасший, но еще не остывший костер. Я велел посмотреть, не осталось ли там чего. Лузай посмотрел и нашел в золе два куска отменно запеченной оленины. Мы поели и сразу легли, и сразу же крепко заснули. Хвакир сидел в ближних кустах и сторожил наш сон.

А на рассвете он нас разбудил – завыл, – и мы опять пошли. И так мы шли три дня. А на четвертый день земли рыжих кончились и мы вступили в Гиблый Лес. Там никто не живет. Но там нет и дичи. И нет птиц. Там даже неба за деревьями не видно. И там поэтому всегда темно, только гнилушки светятся. И там, конечно, всегда тихо. Даже Хвакир там молчал – мы шли на звук его шагов. Он все время был где-то совсем рядом, но мы ни разу его не видели. И сколько мы так шли, я не знаю. Может, мы так шли неделю, а может две. Коренья собирали, ягоды. Грибов не трогали. Даже костров не жгли. Потому что если разожжешь там костер, то сразу угоришь – дым там очень сладкий, он навевает сон, а сон этот отравленный: заснешь – и уже больше не проснешься. Вот так мы тогда шли! А устанем, ляжем просто на землю и спим. Проснемся – слышим: рядом кто-то ходит, урчит, зовет вставать. Встаем и идем дальше. И я уже давно не думал, куда мы идем и зачем, и выйдем ли или не выйдем. Я тогда просто шел, сам не знаю, куда, и молчал. Лузай тоже молчал. Мы, повторяю, просто шли и шли и шли…

И вдруг мы оттуда вышли! Но это совсем не означает того, что тогда вдруг что-то сильно изменилось – нет. А просто дальше лес уже был как лес, и в нем было уже почти светло, и была дичь, и были птицы. Птицы пели. А потом был берег, а внизу река. Из нее мы долго пили воду. И вообще, первых три дня мы не спешили, отъедались. И все эти три дня Хвакир молчал.

А после опять подал голос! И мы опять пошли – на север, к морю. Скоро лес кончился, и мы вступили в Жадные Пески. Там всегда нужно быть очень настороженным. Там же ступил чуть в сторону – и сразу чувствуешь, как начинаешь вязнуть. Тогда ложишься на живот, ползешь. И выползаешь на тропу…

Хоть той тропы совсем не видно! И вот лежишь на ней, этой невидимой тропе, и ждешь, когда подаст голос Хвакир…

Которого, как и тропы, тоже не видно!..