Черная сакура

Иногда с расстояния вещи выглядят другими, надо подойти поближе, чтобы рассмотреть. Моя мать часто показывала мне работы пуантилистов (Франция, много веков назад), которые хранила в одном из своих планшетов, и я по-детски радовался, насколько они разные издалека и вблизи. Встань подальше, и увидишь общий облик, основную форму; подойди поближе, и увидишь… что увидишь?

Кандзи[29]. Китайские иероглифы. Слова. Не просто слова. Имена.

— Это все имена?

— Да.

— Чьи? Чьи это имена?

— Жителей нашего селения, которые сгинули без следа.

— Мило, — говорит Сиори с глубоким чувством, которое в ней ни за что не заподозришь. Кажется, я вижу, как она смахивает слезу.

А потом этот парень театральным движением срывает с себя балаклаву. Меня никогда не заботило, что у него за лицо, кем он может оказаться. Даже мысли не возникало. Мне было совершенно все равно. Однако я изрядно удивлен, когда вижу, что это один из яйцеметателей, один из тех парней, которые регулярно пачкают мою машину текучей жижей. Честно говоря, я поражен, но не могу отреагировать иначе, кроме как засмеяться.

— Ты? — говорю я.

Он улыбается мне в ответ, будто все это было большой аферой, которую он же и затеял, и наконец обман вскрылся.

Я могу рассердиться. Могу потребовать у него объяснений. Могу даже напасть на него (я ведь показал себя человеком недюжинной силы). Но какой смысл? Я знаю, кто его на это подбил. Я знаю, что все эти парни в подчинении у Монстры, вот и все. Моя машина ничего особенного собой не представляет. Как и я. Особенное только яйцо на стене. Завершенное или почти завершенное, и…

— Извините за машину. Я больше не буду. Просто футбольные болельщики заплатили, чтобы…

— Забудь. Это не имеет значения. Да и ничто не имеет.

Я опять подхожу поближе к яйцу. Просматриваю имена.

— Ее там нет. Если вы ее ищете. Там только те имена, кого нашли. В смысле, те люди.

— Откуда вы знаете про мою дочь?

— Вы мне уже говорили, во время очередной вечерней прогулки. Говорили, что ищете ее. Руби, верно?

— Да. Руби.

— Как драгоценный камень, — говорит Маки.

— Да, как драгоценный камень.

— Это настоящее имя? — спрашивает Марина.

— Нет, просто нам нравилось так ее называть.

— Очень мило, — говорит одна из них. Не знаю которая, у меня звенит в ушах.

Девочка вышла из материнской утробы, вся красная и лоснящаяся. Я видел, как она сверкает, словно драгоценность. Мы оба точно знали тогда (особая телепатия, свойственная глубоко любящим), что, хотя для нее и выбрано имя (Куруми), мы всегда станем называть ее Руби.

Наша драгоценность, наш клад, наше сокровище…

Иногда я пытаюсь рассказывать про нее, пытаюсь рассказывать про Руби и…

Все четверо сгрудились вместе. Три девицы окружили этого (безусловно, привлекательного) юношу и задают всевозможные вопросы о баллончиках с краской и арт-терроризме, о том, есть ли у него девушка. Им радостно услышать, что нет, и кажется, следующая битва у Сиори и Маки будет друг против друга, за его благосклонность. А может, другому яйцеметателю, его ровеснику, удастся все уладить. Марина стоит и смотрит на них, словно на собственных непослушных, но любимых детей, а я будто их дедушка; уши по-прежнему заложены, а разум не определился, куда направиться дальше. Этот день, как я уже говорил, был долгим, но чувствую, что он еще не закончился.

Сначала я высаживаю Сиори напротив ее дома. Смотрю, как она крадется по тропинке, и чувствую облегчение, только когда дверь за ней закрывается. Я надеялся, что она извинится за свое, за их ошибочное поведение и пообещает больше никогда не поступать столь беспутно. Но этого не произошло. Просто во мне сидит учитель и арбитр, который вечно ищет, к чему бы придраться, и требует от людей отчета. Не знаю, из каких семей все эти дети, в почтенных домах, из которых, как мы думаем, они происходят, порядки могут оказаться совсем иными. Но я не могу тратить остаток собственной жизни на домыслы и подглядывание сквозь занавески, чтобы мельком познакомиться с чужой. Не знаю, какое направление примет моя жизнь. Но прежней она точно не будет.

Дальше очередь Марины, и когда мы подъезжаем, рядом с ее дверью я замечаю уже знакомое лицо. Она говорит, чтобы мы оставались в машине, а до квартиры она доберется сама, но я настаиваю, что выйду с ней и возьму под руку — похоже, будто я веду ее к алтарю.

Возле ее синей двери стоит Монстра.

Монстра.

Я мог бы догадаться.