Он улыбается, мысленно готовясь к тому, что предстоит ему этим вечером. Он один из ее клиентов или… Или он сам получает плату, он ее сутенер, и это его очередное коммерческое предприятие? Кто знает? Кто знает, что и где происходит? Каждый раз, глядя в окно, видишь что-то неожиданное, и я не могу ничего поделать, только отпустить эту добрую женщину восвояси. Я на мгновение задумываюсь о болтах и гайках, как они соединяются друг с другом, ведь теперь я знаю правду про Маринину анатомию, про ее физические качества, ее техническое оснащение. Что касается окон: вероятно, отныне лучше держаться от них подальше. В любом случае все это не мое дело. Мне никогда не хватало смелости пойти с Мариной, не хватало смелости воспользоваться ее предложениями, скидками, текущими расценками, я никогда не смог бы открыть перед ней свой бумажник, при мне его и не было. Шансы у меня имелись, но я все их профукал, я осознавал искушение, но не мог ему поддаться. Просто я не такой человек. Что это значит? Что я за человек? Фантазер? Одиноко живущий среди собственных запутанных мыслей? Потом она нежно меня целует и говорит, чтобы я отвез другую девочку домой и что у меня доброе сердце, доброе, редкостное, что она любит меня за это; но на сердце у меня становится тяжело, когда ее дверь запирается и я слышу изнутри его голос, грубый и резкий. Двери, окна, этот ужасный…
Когда я возвращаюсь в машину, Маки тихонько похныкивает.
— Все в порядке?
— Да. Да. Все хорошо. Просто тот усатый дядька. Я его уже видела.
— Где? Как?
— Неважно.
У меня чувство, что для нее это очень важно, и что не все вопросы разъяснятся этим беспокойным вечером. У меня чувство, что волны нахлынули на нас, что земля у нас под ногами превратилась в трясину, и в ней так просто увязнуть напрочь, так просто утонуть, так трудно ухватиться за ветку и вырваться на свободу.
Разумеется, я не могу заснуть. Слишком взвинчен. Много бы я дал, чтобы растормошить мою жену и сказать: «Эй, послушай, что произошло со мной сегодня вечером, ты не поверишь…», но это, конечно, совершенно бесполезно. Поэтому я снова выхожу в вечерний сумрак, намереваюсь немного прогуляться, а раз я намереваюсь, то так оно и будет; на этот раз я прихватываю с собой спортивную сумку. У меня чувство, будто что-то тянет меня обратно, будто возле тех зарослей я что-то мельком увидел, но не рассмотрел полностью, углядел краем глаза, но во всей этой суматохе (девицы, волки, кровь, волки, девицы, волки, кровь, девицы, смерть) был вынужден оставить без внимания.
Из-за этого и звонила Мариса? Это и имела в виду?
Вот яма. Так ее назовем. Что-то вроде ямы. Неглубокая могила. Она принадлежит волкам. Наверное, они ее и выкопали; непохоже на опрятную человеческую работу, когда в дело идут лопаты, нет, это неглубокая ложбинка в земле, почва взрыта когтями, а в самой яме лежат кости, как мне кажется, кости мальчика.
Кажется, я знаю, кто это.
Плоти на костях осталось немного. Плоть объедена. Ведь этим и занимаются волки. Они голодные и хватаются за любую возможность. Как именно им достался этот мальчик, я не знаю. Но, кажется, знаю, кто он. В школу он не явился. Бедный юноша. В учительской ходили слухи. Да, бедный юноша. Когда я назвал по журналу его имя, ответа не последовало. Мальчик, который не устоял перед…
Разумеется, это Дайсукэ Карино. Я почти уверен. Я знаю, он был одним из тех, на ком проводили опыты, давали таблетки, чтобы посмотреть, укрепят ли они его. Дешевые энергетические витаминные таблетки, повышающие выносливость во всех областях жизни, как заявляет правительство — люди в еще не разрушенной столице. Инициатива принадлежала Одиннадцатому — или Двенадцатому? Таблетки были призваны обеспечить государство исполнительной, усовершенствованной рабочей силой, а главное — подхлестнуть вялое желание у мужчин, которые слишком выматываются на работе и не способны уже ни на что. Говорили, что этот мальчик принимал слишком много таблеток. Они его подчинили. Он изменился, но не в правильном направлении. Стал не сильнее, а страннее. Испортился.
Ничего не осталось, только обглоданные кости. Волки наелись — и их детеныши насытятся, — а в животах у них кровь Дайсукэ, его сухожилия, волосы и мышцы. Мальчишечьи вены, мальчишечьи капилляры, мальчишечьи хрящи, мальчишечья кожа — все это в теплых, сытых, набитых под завязку животах серых хищников. Это трудная наука. Трагическая биология. Я знаю, что делать с этими костями. Идея безумная, ну и ладно, все, что я делал и видел, о чем думал, только такое и есть: безумный, безумный рассудок в безумном положении, безумный рассказ, да вообще все. Ничто не имеет смысла. Ничто, с тех пор как Руби… Иногда я пытаюсь рассказывать…
Но это, возможно, будет иметь смысл. Этот трюк может к чему-нибудь привести. Эти кости могут оказаться волшебными. Это может сработать.