Чёрная Сибирь

– Наша молодёжь понимает, что французом, уж ты прости меня, Гастон, или немцем можно родиться, а украинцем надо стать. Мы особый народ, особая нация, именно сейчас мы выковываем себя как этнос на глазах у всего изумлённого мира. Только вот проблема с языком. Не все говорят по-украински. Мои племянники выросли на советских мультиках, впитали «великий и могучий» во младенчестве. Стали подростками, и тут русский язык в них вбил окончательно Оксимирон. Они не мыслят себя без русского рэпа. Я понимаю, что Оксимирон топит за Украину, спасибо ему, но вот русский… Пел бы по-английски. Хотя он поэт, ему, наверно, важны все эти русские рифмы, ассонансы, аллитерации. Талантливый парень. Ты слушал Оксимирона? Прости, перевести его не смогу. Вот у него интересное, в этих словах я слышу что-то важное о становлении нации:

Те, кто в серости выросли,
Яркими снами, таинственным вирусом
Мечены с юности – эти родимые пятна
Этнической чисткой не вывести[6]

.

Не могу точно сказать, кого имел в виду Мирон, но, мне кажется, это про нас, про украинцев. «Инакость не выкосить, накоси-выкуси». И ещё мне нравится про связь времён:

Городской сумасшедший,
Непрошеный гость из эпохи, лет сто
как прошедшей,
Под рубищем, ветошью будущим дервишам
В тубусе спешно несущий депешу…[7]

В общем, проблема с русским языком, в наших головах его непросто упразднить. Одними словами думаем с москалями, это же неправильно.

– Языки надо уважать, у нас бретонский прессовали, так теперь местные говорят, что Бретань – центр мира. На всякое действие будет противодействие, третий закон Ньютона помнишь?

– Помню. Я жертва этого закона. Какой бы добрый был и спокойный, если бы меня не душили, всех бы любил, ни на чём бы не заморачивался… Гастон, на мне полно глупых татуировок, но я не нацист, конечно. Просто усталый сорокапятилетний мужик, который понимает, что скоро увядание и смерть, а зло бесконечно. Ты «Твин Пикс» смотрел? Нет? Ну и правильно, ничего интересного, но там главная мысль очень здравая – что зло неизбывно. Оно неизбывно, я это понимаю и готов прощать всех, кто им заражён, – после пары метких выстрелов, конечно. А вот молодёжь, которая выросла под куполом этого цирка, не всегда способна посмотреть на вещи с высоты птичьего полёта, она во власти серьёзных страстей и отличается некоторой, как бы помягче сказать, категоричностью, нежеланием идти на компромисс. Многие историю не знают, их не интересует, как создавались и жили украинские города. Они в них выросли и чувствуют себя хозяевами. Им очень странно, что соседи на наши заводики и выходы к морю зарятся и своими называют. Для них, двадцатилетних, Советский Союз – это Атлантида, то, чего нет, то, что давно развеялось, испарилось. Вот дом, вот огород, вот клуб и кафе, это наше, уйдите отсюда…

Прости мой поток сознания, Серёга-командир давно бы уже меня заткнул. Он сам немногословный и разговоры любит по существу. У меня в Харькове дружок был – реконструктор, знаток и любитель Третьего рейха, весь в тематической татухе: и свастика, и орёл, и руны. А умер вместе со своим соседом по лестничной площадке Лёвой Кофманом, они плечом к плечу держали оборону на Сапёрной улице, из пэтээра танк подбили, но потом их прошило автоматной очередью. Это мне Лёвина мама рассказала, она им бутерброды носила на баррикады. Или не было там баррикад, может, в домах прятались. Это я всё к чему? Да – не смотри на татуировки, они на самом деле ни о чём не говорят. Помнишь Квикега из «Моби Дика»? Он был раскрашен, как чёрт, и торговал бальзамированными головами, а оказался милейшим человеком. Мало ли какая мода у молодёжи. Хотя есть у нас и злые, совсем злые, Гастон. Знаю тётку одну, снайпершу, она говорит, что русских надо бы всех того, даже малых детей. Просто ведьма. Но ведь это Россия её такой сделала. Если б не война, сидела бы перед теликом, лепила вареники, тесто бы месила. Боже, как галушек хочется. Я похудел в два раза. Ты знаешь, что такое галушки? Это как итальянские ньокки, только без картошки.

– Славик, не надо.

– Нет, ты послушай. Они же не просто горкой в тарелке, сверху ведь жареное сало с луком, понимаешь?

– Понимаю, мон фрер. Когда закончится война, мы пойдём на рынок, купим хлеба, чесночной колбасы, килограмм гусиного паштета, четыре бутылки вина. Навестим дядю Жо-Жо, выпьем и закусим на ступенях моего фамильного склепа.