Чёрная Сибирь

Рано утром, на восходе, когда птицы уже проснулись и перещёлкивались, а насекомые ещё спали в своих тайных убежищах среди капель росы, Гастон сел на велик и, как был, в футболке с черепушкой в сомбреро и надписью Noir desir, без каски, без броника, пригибаясь к рулю, погнал в Щебёнкино. Безопаснее ехать было ночью, но он плохо представлял себе дорогу и боялся заплутать. На Воробьиной горе была хорошая Сеть, снайперы сидели в «телеге» и не заметили передвижения сил противника.

На дверях и окнах продуктового магазина было написано: «Рыба», «Сыр», «Хлеб», «Молоко», «Колбасы», «Бакалея», «Добро пожаловать!», «Всегда свежее», «Всегда лучшее».

Людей на улице было немного, на француза с велосипедом никто не обращал внимания, все смотрели, как мужчина в одеже цвета хаки лупит проводом парня, прикрученного к дереву липкой лентой. Парень стонал и скороговоркой по-украински просил у всех прощения. Народ безмолвствовал, кое-кто снимал происходящее на телефон. Парень был маленького роста, щуплый, Гастону сначала показалось, что это школьник. Его лицо было красное и мокрое от слёз и соплей. Подошёл полупьяный мужичок, просил пожалеть парня, схватил за руку бьющего, попытался удержать, но получил по морде. Упал, из носа хлынула кровь.

– Ты кто такой? – кричали местные.

– Анатолий Петрович Чугунков!

Причитая и пачкая руки в юшке, Анатолий Петрович пошёл прочь.

Гастон вступился за парня. Ему пытались объяснить, что это мародёр: когда завыла сирена и все кинулись в подвалы, он покрал в магазе чипсы и колбасу.

На своём иностранном языке Гастон обратился к населению Щебёнкино с речью о человеколюбии и европейских ценностях и попросил положить конец издевательству и унижению. Парня отвязали, но, когда француз, наевшись в столовой, забив рюкзак рисом, тушёнкой и сахаром, двинулся восвояси, подобрали, снова привязали к дереву и избили до потери сознания.

Обратный путь Гастон держал поздним вечером и ночью, теперь он неплохо представлял себе долгую, но, в общем-то, несложную дорогу из Щебёнкино к Воробьиной горе, под которой на руинах Фёдоровки в засаде ждали пехоту врага бойцы теробороны. Полная луна обливала таинственным светом поля и рощи, по траве пробегал ветер, в кущах хрустело, скрипело, вздыхало: Гастону казалось, что это фавны щекочут нежных бледно-зелёных нимф.

За деревьями слышался переступ медленных копыт, он прекращался, когда Гастон останавливался.

Велосипед начал жалобно визжать, Гастон обозвал его старым пердуном, открыл бутылку «Щедрого дара», смазал больные суставы. В темноте ехать было сложно, боялся наткнуться на камень или засохшую грязь, спешился, толкал своего старика, стараясь удержать от падения пирамиду продуктов, уложенных в мешок из-под картошки. На завтрак бойцы получили кофе и рис со сгущёнкой. Днём Гастон отдохнул, отоспался, не обращая внимания на мух, которые лезли в открытый рот, словно в выгребную яму, а на рассвете снова поехал в Щебёнкино.

Глава 4

Пища нам не только средство к жизни, но и средство к смерти.

Плутарх

В течение недели Гастон на велосипеде совершал регулярные поездки за едой, можно сказать, кормил весь отряд, расплачиваясь в магазинах банковской картой «Сосьете Женераль», которую, ко всеобщей радости, бесперебойно принимала шайтан-коробочка.

Командир Кондратюк был уверен, что француза прикончит снайпер – хозяин Воробьиной горы, однако ничего плохого не происходило. Проделав нелёгкий путь, Гиньоль возвращался с сахаром и тушёнкой живой и невредимый. Судя по всему, он был чрезвычайно вынослив, анемичный вид был обманчив.

Преодолевая опасный участок открытой дороги у подножия Воробьиной горы, Гастон чувствовал, что за ним внимательно следят. Вспоминая урок финского инструктора, пытался наладить связь с противником, уловить «энергетические потоки», влезть в его голову, постичь, что он хочет, чему верит, что ждёт. В какой-то момент Гастон понял, что металл вот-вот разорвёт спину, и в ужасе заорал песню из любимого репертуара дядюшки Жо-Жо. Сначала был Брель – «В амстердамском порту моряки поют», потом Азнавур – «Уведи меня на край света в чудесную страну», потом Пиаф – «Я ни о чём не жалею». У француза был сильный, надтреснутый и каркающий от ужаса близкой смерти, но в целом неплохой голос. Хозяин горы внимательно слушал шансон, через оптический прицел провожая певца до спасительной зелёнки.

Каждое утро Гастон давал этот странный концерт. Снайпер смекнул, что певец ездит в обратную сторону по ночам – вероятно, с секретным предписанием, вероятно, помогает кому-то, сидящему в засаде и, конечно, мечтающему о его, Лёхиной, смерти, – однако стрелять не торопился: ему понравился Брель, и Лео Ферре, и Жан Ферра. Слов он не понимал, но надрывный мотив вызывал отклик в его душе, кроме того, он догадывался, что певец чует его, боится и просто хочет сделать что-нибудь приятное в обмен на жизнь.