Черная сирень

Временами Галине лезла в голову вредная мысль, что, может, было бы лучше, если бы и у нее не было этого органа.

Но с другой стороны – за ней целая армия.

Квартира, налаженный быт, отличница-дочь, стабильная работа, дающая возможность всему этому ковчегу безбедно существовать.

А что есть у них?

Невыносимая легкость бытия?

Такие даже не способны серьезно переживать. Они не понимают, что жизнь – не вечный праздник, а ежедневный труд и напряженная борьба.

Такие редко рожают детей, и весь их быт состоит из просроченного йогурта и пачки неоплаченных счетов за квартиру.

И меж тем эти твари и воровки без зазрения совести крадут чужое.

Рассыпают жемчугом смех, топят мужчин в недосказанности, заставляют их нервничать и отгадывать загадку, ответ на которую крайне прост – если отодрать с их кожи шелка и выколотить облако приторных духов, от всего этого останется одно пустое место. Чтобы чем-то прикрыть пустоту, они, чертовки, ходят на выставки с открытыми ртами, с влажными от сострадания глазами помогают бродячим животным, дружат с чокнутыми дизайнерами, катаются по загазованному городу на велосипеде, мешая ездить нормальным водителям.

Галина присела на разобранную постель и уставилась в одну точку.

Малыш Лу давно сопел в своей кроватке под балдахином.

Мигель, стараясь передвигаться как можно тише, собирался в дорогу.

Звук кляцнувших замков чемодана заставил Галину вздрогнуть и впустить в себя давно забытое.

…Ей было семнадцать, тем летом она готовилась к поступлению в институт.

Ее школьные подружки-хохотушки давно крутили взрослые романы с парнями, а те из них, что были свободных взглядов, даже не удосуживались прикрывать свое распутство хоть какими-то оправданиями.

Они так проводили время.

И весь этот балаган со сладострастными чужими вздохами, проникавшими сквозь тонкие стенки, изводил ее тем летом, то возбуждая, то заставляя отрицать и ненавидеть прежде всего себя.

Тело Галины набирало в весе, женские формы округлились, и именно тогда, под предлогом подготовки к поступлению в институт, ей пришлось окончательно расстаться с балетом.

Многие встречные мужчины заглядывались на нее, но Галина, чувствуя одно лишь липкое, болезненное смущение, упрямо продолжала считать себя уродиной.

Время от времени она забивалась со своими развеселыми подружками в какие-нибудь злачные места, но в присутствии представителей противоположного пола девчонки мгновенно менялись и, подмечая тяжкую скованность в ее жестах, подливали масла в огонь, громко иронизируя то над ее высоким ростом, то над завидным аттестатом и продолжительной влюбленностью в неуловимого Разуваева. Она ощущала себя нелепым громоздким креслом. На нее облокачивались, ее задевали походя стройными телами, случайно обливали вином, ей орали в самые уши и ее в упор не замечали. Нахальные молодые люди, будто коршуны, кружили только вокруг ее подружек – скорой и легкой добычи.

Как-то раз, пребывая в подавленном состоянии духа, Галина, возвращалась домой от репетитора и по просьбе матери зашла в продуктовый магазин.

Выискивая необходимое на полках, она почувствовала на себе чей-то взгляд.

Галина обернулась.

Рядом стоял высокий худой мужчина и улыбался. Он попытался заговорить с ней, но от нахлынувшего волнения она лишь спешно похватала первые попавшиеся банки и побежала к кассе.

Но незнакомец не сдался.

Обдавая ее спину своей сильной энергией, он направился следом.

– Я помогу, – на выходе из магазина он вырвал из ее рук пакеты с продуктами.

– Спасибо, я тороплюсь, – выдавила она из себя, боясь поднять на него глаза.

– Я провожу, – продолжил он как ни в чем не бывало и пошел рядом.

Этот человек был существенно старше тех, с кем проводили время ее подружки.

Ему было за тридцать.

И еще ей тогда показалось, что он очень красив в своей самоуверенности, с которой произносил каждое слово.

Через какое-то время она позволила себя разговорить.

О чем они беседовали – кто теперь вспомнит…

Проводив ее до подъезда, возле которого, к счастью, в сонные дневные часы никого не оказалось, мужчина неожиданно прильнул к ней губами.

В том поцелуе, смертельно опасном, глубоком, умелом, она мгновенно потерялась и чуяла только свое маленькое неискушенное сердце, которое, не спросясь, понеслось вниз по темному тоннелю и, падая, внезапно останавливалось, и снова, глупое, неслось в безвозвратную пропасть.

Конечно, она сказала ему «нет».

Но он лишь дерзко улыбнулся, прекрасно расслышав «да».

Ночью ее бил озноб.

Мурашки разбегались по телу, будто кто-то очень близкий и вместе с тем незнакомый брызгал на кожу прохладной водой. Это странное ощущение ей понравилось. В темноте комнаты, под ровное сопение Ольки, Галина, то удивляясь, то плача, что-то бубнила себе под нос или, зарыв лицо в подушку, безудержно смеялась.

Рассвело быстро, и фонари, продолжавшие гореть за окном, своим молчаливым упрямством окончательно укрепили Галину в ее собственном, как ей тогда казалось, решении.

Днем они встретились возле того же магазина.

– Как вас зовут? – спросила Галина.

Бессонная ночь сделала тело и мысли обмякшими, послушными.

– Николай, – подумав, ответил он.