Черная сирень

Мы живем в то время, когда одним нажатием кнопки можно перевести информацию и деньги на другой континент, в наше время сказки о вечно молодой королевне становятся реальностью, так же как сказки о помолодевшем старике-любовнике, дети зачинаются не на небесах, а в пробирках, пылесосы за пять минут убирают годовую пыль, в машинах и пробках уже можно жить, а число друзей в соцсетях исчисляется тысячами, и с ними даже не нужно встречаться! Но самому главному, тому, что делает нас ненапрасными людьми, мы почти не уделяем внимания, потому что бежим совершенно в другую сторону. Если бы научиться умело управлять энергией, как делали всегда те, кто способен видеть дальше клетки, я уверена, что человечество смогло бы победить и рак. Уж я не говорю, в каком многоцветии предстало бы тогда все созданное для нас же.

– Стоп. Твой подростковый экстаз мне очень нравится, но там-то, похоже, никто ни мир, ни даже себя спасать не собирался, скорее наоборот.

– Сложно сказать, что послужило окончательной причиной для ее решения пойти в полицию, – продолжала разгоряченная Самоварова. – Я не знаю, было ли в квартире оружие, но знаю точно – она его в самом деле видела. Ох, бедная, измученная девочка… Она как ребенок, которого ходить научили, но не объяснили зачем.

Никитин присвистнул.

– Слушай, Варя… у тебя сейчас такое страдальческое лицо, будто ты ее адвокат и это твое первое дело.

– Я могла бы им стать. Но теперь… Я буду за нее молиться. Кстати, слышишь?.. Колокола звонят.

Никитин подошел к окну и распахнул тяжелую, давно не открывавшуюся створку.

– Так праздник сегодня большой.

– Сереж, скажи мне…

– Что?

– Ты правда веришь или?..

Полковник неловко улыбнулся и попытался рассмеяться:

– Ты сама как ребенок, такие вопросы задаешь! А ты? – вдруг уже совершенно серьезно спросил он вместо ответа.

– Я не знаю… Я просто хочу идти.

– И куда же, Варя?

Варвара Сергеевна откинулась на спинку стула и прикрыла глаза:

– Что ж… Пусть будет день откровений. Много лет подряд почти во всех моих снах присутствовал еще один, в самом глубоком, нижнем слое. Этот сон никогда не разворачивался полностью, и даже его очертания как будто кто-то нарочно стирал… Но он точно был! Не смея на это рассчитывать, я все-таки ждала, когда он позволит мне себя рассмотреть. Сережа, на днях я его увидела… Небольшая, плотно увитая плющом терраса старого деревянного дома. На столе наискось скатерка, в глиняном кувшине – букет срезанных утром, еще помнящих росу полевых цветов. Снаружи теплый, неспешный, щедрый на звезды вечер. Сирень и жасмин давно уже спят и разносят по саду свои самые смелые грезы. Терраса подсвечена одной настольной лампой. Я сажусь за стол, впервые за долгий цветастый день закуриваю и долго смотрю на вечер, потом в себя и снова на вечер. Я пробую примирить все то, что хранится в моих многочисленных ящичках и коробках в голове, а потом уже, сомневаясь и спотыкаясь, на чистом белом листе. Я сочиняю сказки для взрослых и хочу, чтобы последним в них словом всегда было слово «надежда».

Полковник подошел сзади и положил руки ей на плечи.

– Ну ты давай, не зависай… А главное, береги в себе это.

На столе, в унисон с колокольным звоном, принялись разрываться сразу оба аппарата.

Пришло время прощаться.

Никитин повернул Варвару Сергеевну к себе лицом, поцеловал в макушку, а потом сгреб в свои лапы обе ее руки и что-то мысленно передал пальчикам-свирелькам.

Эпилог

Сдиагнозом тяжелое нервное истощение на фоне послеродовой депрессии Галина прошла четырехнедельный курс лечения в частной реабилитационной клинике.

С помощью контрастных минеральных ванн, душа Шарко, ароматерапии, тайского массажа и белковой диеты ее психоэмоциональное состояние вернулось к норме. Помимо этого с ней работали два психолога и остеопат, о чудесном даре которого в городе ходили легенды.

На третий день предписанного ей целебного голодания Галина узнала от своей матери о гибели Мигеля.

Недолго посомневавшись, мать выложила все сразу.

Раза три вставив «я так и думала» и не убирая с лица плаксивую гримасу, мать рассказала дочери все, что ей было известно о нелепой и страшной смерти коварного изменника.

Едва она ушла, в палату к Галине, больше похожей на номер хорошей гостиницы, прискакала одна из психологинь.

Под ее контролем Галина отстраненно погрустила, вяло поплакала, слегка разозлилась, а затем подумала о том, как, выйдя отсюда, она первым делом съест большой кусок вишневого чизкейка, такого, какой они с Мигелем любили заказывать на завтрак в Ницце.

Специалист по всем известным человеческим эмоциям, ставшая за эти длинные дни почти что подругой, тотчас отметила, что это воспоминание – прекрасная точка для позитивной фиксации в сознании образа покойного.

К концу сеанса поговорили и о суетном.