«Пляска смерти»
, еще один популярный аллегорический сюжет того времени, предлагал иное послание. Он представляет Смерть в виде великого уравнителя – насмешливого, омерзительного, демократа, пляшущего джиттербаг и заставляющего танцевать на своей вечеринке всех, богатых и бедных, знать и простых людей. Драматические перспективы «Пляски смерти» сделали этот мотив излюбленной темой средневековых художников, поэтов и драматургов, которые часто использовали ее, чтобы подчеркнуть особенности общественного строя позднего Средневековья. Так, в нескольких вариантах интерпретации изображается рабочий, приветствующий Смерть как избавление от тяжелого труда, в то время как богатые и могущественные, преданные земным удовольствиям, в ужасе отшатываются от улыбающейся фигуры в капюшоне, когда та протягивает им руку для танца. В отличие от transi tombs и сказки «Трое мертвых и трое живых», «Пляска смерти», скорее всего, появилась в период Черной смерти. Один из источников, Grands-Chroniques аббатства Сен-Дени, Париж, предполагает, что эта тема возникла во время встречи в 1348 году двух монахов из аббатства и группы танцоров. Когда их спросили, почему они танцуют, один мужчина ответил: «Мы видели, как умирают наши соседи, и видим, как они умирают каждый день, но, поскольку чума не проникла в наш город, мы надеемся, что наше веселье остановит ее, вот поэтому мы танцуем»[860].Другая версия связывает происхождение «Пляски смерти»
с повторной волной чумы в городах вдоль Рейна в 1374 году. Согласно одному немецкому летописцу, во время эпидемии группы зараженных людей численностью около пятисот человек танцевали, а после танца падали на землю и умоляли зевак потоптаться по их телам. Это должно было помочь излечиться. Однако, поскольку жертвам чумы часто было трудно просто стоять без посторонней помощи, правдивость этой истории вызывает сомнения.
Несмотря на все те ужасные страдания, что принесла чума, она, возможно, спасла Европу от неопределенности дальнейшего существования.
Осенью 1347 года, когда в Европу пришла Черная смерть, континент находился в мальтузианской ловушке. После двух с половиной веков быстрого демографического роста баланс между людьми и ресурсами сильно нарушился. Практически везде уровень жизни либо упал, либо находился в стагнации, повсюду царили бедность, голод и недоедание, социальная мобильность упала практически до нуля, технологические инновации не получали своего развития, а новые идеи и образы мышления объявлялись опасной ересью. Тем осенним утром, когда генуэзский чумной флот вошел в гавань Мессины, на парализованной Европе лежал толстый слой вековой пыли.
Высокая смертность от Черной смерти и эпоха рецидивов болезней помогли положить конец этому параличу и позволили континенту восстановить свою динамику. Меньшее количество населения означало, что выжившим досталась бо́льшая доля ресурсов, и зачастую они стали использовать их более разумно. После чумы сельхозугодья, отличавшиеся низкой урожайностью, стали использоваться более продуктивно – в качестве пастбищ, а мельницы, которые когда-то только измельчали зерно, теперь нашли более широкое применение, в том числе в валяльном производстве и рубке древесины. Активизировалась и человеческая изобретательность, поскольку люди стали искать способы заменить рабочую силу механизмами. «Более диверсифицированная экономика, более активное использование капитала, более мощные технологии и более высокий уровень жизни – это, кажется, основные характеристики позднесредневековой экономики, – говорит историк Дэвид Херлихи. – В общем, чума спасла Европу из мальтузианской ловушки, которая угрожала обречь континент лишь на неопределенное будущее»[861]
.Каким бы ужасным ни был век неотвратимых смертей, Европа вышла из склепов эпидемий очищенная и обновленная – как солнце после дождя.
Послесловие
Отрицатели чумы
В течение последних двадцати лет небольшая, но весьма активная группа ученых оспорила традиционный взгляд на Черную смерть как на пандемию чумы. Споры о «происхождении», как это можно было бы назвать, разгорелись в 1984 году, когда Грэм Твигг, уважаемый британский зоолог, опубликовал книгу «Черная смерть: биологическая переоценка»
. С тех пор такие работы, как «Биология чумы» британского социолога Сьюзан Скотт и ее коллеги, биолога Кристофера Дж. Дункана, и «Черная смерть и преображение Запада» Сэмюэла К. Кона, профессора средневековой истории в Университете Глазго, стали порождать бурную полемику. За неимением лучшего термина этих авторов – и их сторонников – можно было бы назвать отрицателями чумы, поскольку они считают, что Черная смерть была вызвана не чумой, а другим заболеванием[862].