Черная смерть. История самой разрушительной чумы Средневековья

Если бы Отрицатели чумы приняли точку зрения русских и согласились бы с тем, что Черная смерть была вспышкой чумы сурков, то они могли бы объяснить многие расхождения, так их беспокоящие. Например, тропизм чумы сурков к легким объясняет высокую заболеваемость легочной формой – даже в теплом климате, где погода не способствовала ее передаче. Более того, чума сурков – единственная заразная форма чумы у грызунов. Сурки распространяют болезнь так же, как люди, посредством своего рода кашля[876].

Конечно, чума сурков остается чумой сурков. Но если доктор Венди Орент права и в какой-то момент болезнь сурков превратилась в откровенно человеческую форму, то учитывая ее генетическое наследие, эта «очеловечившаяся» чума вполне могла вызвать такие симптомы, как боль в груди, кровохарканье и, как следствие, гангренозное поражение легких и горла, а от тела и дыхания начинал исходить зловонный запах. Человеческая версия Y. pestis объясняет и отсутствие массовой гибели крыс. Такая форма недуга распространяется так же, как описывали Черную смерть брат Микеле и Луис Хейлиген – напрямую от человека к человеку через дыхание, хотя весьма вероятно, что могли развиться и другие способы передачи. Таким образом, доктор Орент считает, что P. irritans, человеческая блоха, сыграла важную роль в распространении «человеческой» чумы.

Как и их русские коллеги, многие американские микробиологи отвергают аргументы Отрицателей чумы, но по другим причинам. Большинство американских ученых не согласны с русской теорией о «хозяине» штаммов чумы, то есть о том, что летальность определенного штамма Y. pestis определяется его отношениями в процессе эволюции с конкретным видом грызунов. «Чумной палочке всего от пятнадцати до двадцати тысяч лет»[877], – говорит профессор Роберт Брубейкер, председатель комитета исследователей чумы Америки. С точки зрения эволюции, считает доктор Брубейкер, этого времени недостаточно для того, чтобы бацилла эволюционировала и изменилась настолько сильно по сравнению со своей первоначальной формой.

По мнению доктора Брубейкера и большинства его коллег, Черная смерть и Третья пандемия были классическими примерами чумы, переносимой крысами. По мнению американцев, различия между двумя вспышками можно объяснить в основном внешними факторами. Одними из наиболее важных из этих внешних факторов являются очень разные уровни знаний, доступные врачам четырнадцатого и конца девятнадцатого веков. Опираясь на свои наблюдения, средневековые европейцы понимали, что чума зависит от таких факторов, как санитария, питание и транспортировка товаров и людей, но это практическое знание тесно переплеталось с убеждениями о важности астрологии, миазмах и жидкостях организма.

«К концу девятнадцатого века, – говорит доктор Брубейкер, – врачи и ученые поняли принципы заражения и были вооружены хорошими практическими знаниями о том, как распространяется инфекционное заболевание, и о мерах, которые необходимо принять для защиты здоровья населения». Одним из следствий этого нового понимания стало то, что идеи, которые возникли у людей еще семьсот лет назад, теперь превратились в эффективные стратегии общественного здравоохранения. Муниципальный совет здравоохранения по борьбе с Черной смертью, созданный в Средние века во Флоренции, возможно, не добился больших успехов своими санитарными мерами, но «члены Индийских комиссий по чуме считали, что им удалось предотвратить катастрофу путем введения жесткого контроля санитарных условий в общественных местах и больницах»[878], говорит историк и врач Энн Кармайкл из Университета Индианы.

Эффективные санитарные меры также сыграли важную роль в борьбе со вспышками чумы в Гонконге и Кантоне в середине 1890-х годов. Однако в этих местах врачи выделили две другие меры, перекликающиеся с опытом Черной смерти, как наиболее важные – полноценное питание и должный уход за младенцами.

Примечательно, что, когда строгие санитарные меры прекратили соблюдаться, как это произошло в Бомбее во время вспышки болезни в 1897 году, чума Третьей пандемии быстро начала вести себя как чума Черной смерти. В больнице Бомбея, который комиссар из комитета по борьбе с чумой характеризовал как город, преисполненный «апатией, нищетой, грязью, бедностью и перенаселенностью»[879], весной 1897 года уровень смертности достиг 64,5 процента. Профессор Кон, вероятно, прав, говоря, что вспышка чумы в Третью пандемию не вызвала такую сильную смертность по меркам Черной смерти, но в те ужасные месяцы – с августа 1896 года по февраль 1897 года – Бомбей лишился девятнадцати тысяч человек.