Черная сотня

Тождество церкви и государства нигде не провозглашалось столь громко, как в России: православная церковь была служанкой царского режима. Это ограждало ее от конкуренции с другими вероисповеданиями, но цена, которую приходилось платить, была огромной. Подавляющее большинство интеллигенции утратило интерес к религии; во всех классах, даже среди крестьян, росло отвращение к глупости, продажности и низким моральным качествам духовенства. Его уничтожающий образ, созданный Толстым в «Воскресении», гораздо больше соответствовал настроениям в обществе, чем образ старца Зосимы у Достоевского. Немного было таких верных защитников политического строя, как писатель Николай Лесков, но и созданный им в рассказе «Полуношники» (1891) портрет Иоанна Кронштадтского, видного церковного деятеля того времени, тоже был уничтожающим.

Отчуждение между обществом и церковью началось задолго до проникновения радикализма в среду интеллигенции. Пушкин и его современник Серафим Саровский — одна из центральных фигур религиозной жизни того времени, — вероятно, никогда не слышали друг о друге. Начиная с Петра I, ни один из русских царей не проявлял большого интереса к религии. Некоторые, вроде Николая II, горячо верили в религиозных целителей, но от этого до подлинной религиозности было далеко. Православная церковь отличалась крайним формализмом и ригидностью, превыше всего ставились детали литургии и соблюдение обрядности. Церковный ритуал был пышным, но обращение к сердцам верующих не играло столь же важной роли. В возвышенном церковном пении лишь немногие могли понимать тексты, исполнявшиеся на модифицированном церковнославянском языке. Произносились проповеди о христианской любви, самоуничижении и благотворительности, но царили предрассудки, вера в злых духов и даже в самого Сатану. Правда, за последние два столетия появлялись преданные делу и истинно верующие деятели церкви; многие русские в поисках духовного убежища посещали монастыри — например, Оптину пустынь недалеко от Москвы, — чтобы посидеть у ног старцев, облегчить душу и получить духовное наставление. После 1905 года некоторые видные представители интеллигенции вернулись к церкви, были и неуверенные попытки реформ, но к 1917 году серьезных изменений так и не произошло.

Идеология крайней правой в России во многом основывалась на положениях религии. Во-первых, это тезис о единстве государства (нации) и церкви. Эта традиция уходит в глубь веков: Сергий Радонежский, самый известный и популярный из русских святых, более всего почитается не за высокие духовные качества (он не оставил письменных произведений и известен в основном по легендам), а за то, что благословил войско князя Дмитрия Донского в канун Куликовской битвы — великой победы над татарами. Сергий был национальным героем и одним из основателей унии между церковью и государством, столь характерной для русской истории и столь важной для судьбы страны[68].

Другой важный фактор — эсхатологический, или апокалиптический, характер церковного мышления. В середине XIX века священник и религиозный мыслитель Федор Бухарев, пытавшийся толковать Откровение Иоанна Богослова, писал об особой миссии России в мире: в эту миссию, по мнению Бухарева, входило освобождение народов Ближнего Востока от мусульманского ига. Его идеи были отвергнуты церковью того времени, но символы и образы Апокалипсиса — конь бледный, звезда Полынь, четыре зверя, великий дракон и великий змей, война в небесах, печать Зверя, великая сила Сатаны, век которого короток и который поэтому полон гнева, — все это продолжало влиять на религиозное мышление вплоть до революции — как на самых примитивных, так и на самых высших уровнях. Без учета этого апокалиптического элемента трудно понять широкое хождение «Протоколов сионских мудрецов» и других подобных им пропагандистских писаний. Если во времена Бухарева его апокалиптическая идея была, по существу, оптимистична (освободительная миссия России), то к концу века она все более приобретает характер мрачного пророчества. Апокалиптическая тема становится модной в русской литературе, о чем свидетельствуют «Конь бледный» Савинкова, «Апокалипсис нашего времени» Розанова, «Сказание об Антихристе» Соловьева, «Видение грядущего Царства Зверя» Андрея Белого. Трудно определить, происходило ли это под влиянием общих настроений «конца века», ибо тема близкого конца света появляется и в литературе других стран, или в этом было нечто специфически русское. Несомненно, однако, что в России было больше оснований для тревоги, чем где бы то ни было.

Часть духовенства открыто выражала свои мрачные настроения. Иоанн Кронштадтский — самый известный и почитаемый священник того времени — в 1907 году, незадолго до смерти, писал, что царизм близок к крушению. Если дела пойдут так дальше, если безбожники и безответственные анархисты не будут наказаны, если Россия не очистит себя от скверны, она будет разрушена, как и многие царства древности, за безбожие и беззаконие.