Черная стая(СИ)

-- Не тебе решать, -- возразила Жюстина, -- что ж теперь? Сбежишь, спрячешься? От себя не уйдешь, Войцех. Да и виноват ты не перед ней, перед собой. Свои же правила нарушил. Живи честно, люби верно. Простишь себя со временем. Пойди сейчас, напиши ей. Она ведь ждет. Глаза, небось, выплакала.

-- Линуся плакать не станет, -- покачал головой Войцех, -- гордая она. В сердце боль, на устах улыбка. Она... Она как Литва, Жюстина. Куда бы ни пошел, всегда с тобой.

-- Вот и славно.

Жюстина поднялась и подошла к Войцеху, поцеловала его в лоб.

-- Иди, иди, Войтусь, напиши. Не тяни. Недолго осталось ждать, да последние дни -- самые трудные. Все будет хорошо, вот увидишь.

С приездом Жюстины жизнь Войцеха совершенно изменилась. В особняке появилась хозяйка, холостяцкая независимость сменилась семейной респектабельностью, и званые вечера у графини Шемет привлекали самую изысканную публику сочетанием простоты обхождения и изысканности обстановки. Вильгельм фон Гумбольдт, наслышанный о Жюстине от старого приятеля Фрёбеля, ввел в ее дом писателей и поэтов, княгиня Луиза Радзивилл, очарованная Тадеушем Жильбером, выезжала с ней на утренние прогулки, прихватив с собой малышку Августу, Уве Глатц, плененный ее искренностью и тактом, помог устроить музыкальный вечер. Войцех усмехался в усы, глядя на то, как высший свет всей Европы приветствует бывшую горничную. Впрочем, по его мнению, Жюстина заслуживала уважения гораздо больше, чем многие дамы, чья родословная терялась в глубине веков.

Конгресс тем временем торопился к своему завершению. Монархи, уже не стесняясь, перекраивали карту Европы, не переставая при этом произносить высокопарные речи о легитимизме и международном праве. Пруссия получила часть саксонских земель, но канцлер Гарденберг, надеявшийся проглотить все соседнее королевство, не переставал ворчать, что ее безбожно обманули и обокрали. О богатых землях оставшихся без законных монархов княжеств Рейнского союза, присоединенных к Пруссии взамен обещанных саксонских, он предпочитал помалкивать.

После несомненного успеха своих усилий по сохранению Саксонии, Талейран обратился к русскому царю за содействием в восстановлении законной династии Бурбонов в Неаполе. Там по-прежнему правил Иоахим Мюрат, посаженный на престол Бонапартом, и Талейран настаивал, что мира в Европе не будет, пока хоть один узурпатор занимает трон. Войцех, узнавший эти новости в салоне Фанни фон Арнштейн, во всеуслышание заявил, что, если Талейран прав, то первым делом Европа должна отказать Александру в польской короне. Недипломатичный выпад графа Шемета стал известен далеко за пределами тесного кружка Фанни, и дорога в Петербург, судя по холодным поклонам старых знакомцев, закрылась для него навсегда.

Наступил март. В свете поговаривали о решении императора Александра вернуться в Россию к православной Пасхе, австрийский монарх вдруг выразил желание посетить Венецию, да и другие венценосцы все чаще поглядывали в сторону дома. Войцех никак не мог решить, оставаться ли в Вене, откуда в Париж было ближе, до мая, или ненадолго вернуться домой. Пока что он делил свободное от светских обязанностей время между Тадеком и Уве, и, хотя укоры совести все еще не давали ему спокойно уснуть, регулярно писал Линусе длинные нежные письма.

Шестого марта из Парижа пришло письмо. В конверте, против обыкновения, оказался не один рисунок, а три. Вернее, это были даже не рисунки, а закладки для книг, с тонкой кружевной резьбой по плотной бумаге, с изящным узором, рамками окаймляющим яркие, нарисованные акварелью цветы. Миндаль, каштан и ландыши. Майское цветение, надежда на скорую встречу. Год ожидания летел к концу, и до Парижа, казалось, было рукой подать.

На следующий день Париж оказался на краю земли. В Вену дошли известия о побеге Наполеона с Эльбы, и над Европой, только что надеявшейся на вечный мир, замаячил призрак новой войны.

Вену охватила паника. Наполеон исчез с Эльбы, но никто не знал, куда он направится. У низложенного императора французов не было ни армии, ни пушек, но никто не сомневался, что это вопрос времени. Людовик Жирный за неполный год своего правления сумел настроить против себя и простой народ, и аристократию, и новую знать, отодвинутую с первых мест после поражения Наполеона. Мюрат, низложения которого добивался Талейран, тоже мог перейти на сторону Бонапарта. Конгресс замер в ожидании новостей из Франции.