-- Кутузова он ждет, -- нахмурившись, проворчал Войцех, -- жаль, Чичагова с нами нет. Он бы рассказал Блюхеру, во что обходится ожидание старого лиса. Ну, может, Витгенштейн его надоумит. Хотя вряд ли. Застрянем на марше, а Бонапарт как раз войска к Эльбе и подтянет. Помяни мое слово, дружище, мы еще пожалеем об этом решении.
-- Тебе виднее, -- пожал плечами фон Таузиг.
Разговор друзей прервал Теодор, пригласивший их пройти в музыкальный салон. Карл Вебер, руководивший оперным театром в Праге, приехал в Дрезден специально, чтобы встретиться с Кернером-младшим, с которым весьма подружился в Вене. Для концерта собрались лучшие музыканты саксонской столицы, и открыла его "Дикая, дерзкая охота Лютцова", написанная Вебером на стихи друга.
Что там сверкает в лесу?
Я слышу, как гром приближается,
Темными рядами сбегая с холмов,
И трубят рога,
Наполняя душу ужасом.
И если ты спросишь черных всадников, что это...
Это Лютцова дикая, дерзкая охота.
-- Это мы? -- шепотом спросил Дитрих, наклоняясь к самому уху Войцеха, -- вот уж не подумал бы.
-- Мы, -- улыбнулся Войцех, -- такими мы останемся в памяти поколений. Песни иногда могут больше, чем дела. Но мы постараемся оправдать доверие, Дитрих. Не так уж мы плохи. Шанс еще представится.
-- Кажется, майор в этом не уверен, -- фон Таузиг сжал локоть друга и легонько кивнул в сторону командира фрайкора, стоявшего по другую сторону музыкального салона.
Рядом с бароном стояла прелестная юная блондинка в изящном палевом платье с черными и красными бархатными лентами. Она не сводила восторженного взгляда огромных голубых глаз с сурового лица фон Лютцова, и он, хотя по всему виду был увлечен музыкой, сжимал затянутой в перчатку рукой ее маленькую нежную ручку.
-- Давай потихоньку сбежим, -- предложил Войцех, -- разговор меня занимает больше, чем музыка, ее я еще наслушаюсь.
Они незаметно выскользнули из салона, и отыскали пустующую маленькую гостиную, по дороге прихватив канделябр с горящими свечами из рук оторопевшего от такого самоуправства лакея.
-- Баронесса Элиза прелестная женщина, -- продолжил разговор Войцех, набивая трубку, -- я уже видел ее, когда ездил к майору просить разрешения на проведение учений. Но тогда она была в мундире, и я не смог в полной мере оценить ее красоту.
-- Ты на что это намекаешь? -- удивленно спросил Дитрих.
-- Да ни на что, -- рассмеялся Войцех, -- уже и полюбоваться хорошенькой женщиной нельзя, чтобы не заподозрили в далеко идущих планах. Она любит мужа, это слепой не проглядит.
-- Настолько, что отправилась за ним в поход, -- заметил фон Таузиг.
-- Женщине не место среди воинов, -- неодобрительно покачал головой Шемет, -- хотя, признаю, мундир ей идет. И когда еще выпадет случай полюбоваться женскими ножками без всякой задней мысли?
-- Я в таких случаях не задом думаю, -- расхохотался Дитрих, -- но ты прав. Дамы -- существа хрупкие, их надо держать подальше от опасностей и тягот войны. Впрочем, баронесса, кажется, в бой не рвется. Мне говорили, она помогала хирургам ухаживать за ранеными после дела с обозом.
-- Баронесса, -- с нажимом напомнил Войцех, -- кто рискнет оскорбить жену командира непристойной шуткой или предложением? А если другие дамы последуют ее примеру? Или даже девушки?
-- Я первый постараюсь получить ранение, -- с улыбкой кивнул Дитрих, -- но самое легкое, разумеется.
-- Я тебе постараюсь, -- погрозил кулаком Войцех, -- пример дурной не подавай. Карл вон на тебя, как на греческого героя, молится. Совсем еще мальчишка, а дерзок до безумия.
-- Один из лучших, -- согласился Дитрих, -- из него выйдет отличный гусар. И офицер, со временем.
-- Если нам дадут такую возможность, -- вздохнул Войцех, -- Кутузов, кажется, не очень торопится разгромить Бонапарта. Может, надеется, что летние морозы в Германии сделают за него всю работу?
-- Дрезден жечь не будем, -- желчно ответил Дитрих, -- он для этого слишком хорош.
-- Москва не хуже была, -- Войцех докурил и выбил трубку в большую китайскую вазу, стоявшую на полу, -- давай вернемся к гостям, дружище. И будь, что будет.
За ужином, накрытым со всей роскошью светского дома, несмотря на войну, Войцех оказался между Дитрихом и Эммой Кернер, темноволосой красавицей, всего тремя годами старше брата, сидевшего по левую руку от нее. Ужин явился продолжением концерта, Йозеф фон Ейхендорфф, Макс фон Шенкендорф и сам Теодор Кернер читали стихотворные здравицы, встречаемые дружными овациями собравшихся. Даже сам хозяин прочел "Оду к радости", написанную его близким другом Шиллером по его просьбе.
-- Как много поэтов, -- улыбнулся Войцех соседке, -- и все пишут мадригалы Германии, забывая о прекрасных дамах, которые не менее патриотизма вдохновляют нас на подвиги.
-- Я росла среди поэтов, -- лукаво усмехнулась Эмма, -- Шиллер качал меня на руках, Гете и Клейст читали стихи вместо колыбельных. Я знаю цену словам поэтов, сударь. Честные дела воинов больше говорят моему сердцу. И я горжусь своим братом.
-- Он достоин того, чтобы им гордилась такая замечательная девушка, -- согласился Войцех.