Хозяйку, сидевшую в уголке возле печи, он приметил не сразу. Она была красива, хотя и не во вкусе Шемета. Высокая грудь, подчеркнутая скрещенной на лифе голубого атласного платья кружевной косынкой, белокурые волосы, уложенные по-девичьи, большие полупрозрачные голубые глаза, прелестный маленький рот. На ее хорошеньком личике словно застыло выражение легкого удивления и стыдливого смущения. Прасковье Федоровне было никак не больше семнадцати лет, и ее юная свежесть показалась Шемету особенно неприличной в этой заполненной увлеченными игрой мужчинами зале.
Ее присутствие украшало прием, как если бы Вирский выставлял напоказ недавно купленную редкую китайскую вазу. Пожалуй, от самых скабрезных шуток и анекдотов собравшихся оно удерживало. Но скользящие по ней оценивающие взгляды казались Войцеху отвратительнее самых гнусных оскорблений, высказанных вслух. Сочувствия он к Прасковье Федоровне, впрочем, не испытывал. Лишь легкую жалость с оттенком брезгливости. Он пожалел, что пришел, но, верный данному слову, решил остаться, хотя бы до трех часов пополуночи.
— Скучаете, граф? — к Войцеху подошел Михаил Чигринский, молодой дипломат, недавно вернувшийся из Венеции.
— Изучаю нравы, — улыбнулся Шемет, пожимая протянутую руку как спасительную соломинку, — точнее, их упадок.
— Помилуйте, граф! — с деланым удивлением отозвался Чигринский. — Слухами о ваших успехах у дам земля полнится. Вам ли осуждать современный разврат?
— Разврат — это связь с женщиной, которая тебя не хочет, — ответил Шемет. Шампанское ударило ему в голову, вызвав прилив неожиданной откровенности.
— Насилие недостойно благородного человека, — кивнул Чигринский, — но, кажется, тут все по взаимному уговору. Я слыхал, князь увез ее из родительского дома с полного согласия отца, мелкого чиновника почтовой канцелярии.
— Не о том речь, — покачал головой Войцех, — но ведь нередко женщина уступает не чувствам, а выгоде. Разве это не отвратительно?
— С такими взглядами вы никогда не должны жениться, граф, — заметил Чигринский.
— Возможно, — пожал плечами Войцех. — Но, по правде сказать, я вообще не чувствую склонности к семейной жизни.
— И какой же должна быть девица, чтобы вы передумали? — подмигнул Чигринский.
— Сказочной феей, — рассмеялся Войцех, — или принцессой. Не меньше.
Разговор перешел на политику, ожидание неизбежной войны порождало надежду на избавление от позора Тильзитского мира. Войцех, окрыленный открывающимися героическими перспективами, заручился обещанием Чигринского выхлопотать ему вакансию в полку.
Шум голосов прервал их беседу. Вирский, страшно побледневший, ухватив за рукав мундира уланского полковника Зулича, спорил с ним, почти срываясь на крик.
— Вы не можете уйти теперь, сударь! Позвольте мне отыграться! Еще одна талья! Последняя!
— Но, князь, — полковник резким жестом стряхнул с себя дрожащую руку Вирского, — вы же только что говорили, что вам больше не на что играть.
— Поверьте мне в долг, господин полковник, — умоляющим голосом прошептал князь, — если удача еще раз отвернется от меня, завтра я заложу…
— Завтра я уезжаю в полк, — ответил полковник, — а сейчас, сударь…
— Ну, так примите, как ставку, этот дом! — в сердцах воскликнул Вирский.
— Да на что он мне?
Князь обвел присутствующих безумным взглядом.
— Кто из вас, господа, готов поставить пятьсот тысяч против этого дома?
— Со всей обстановкой, князь? — иронически спросил один из гостей, пожилой господин с хищным хрящеватым носом, покрытым сетью лиловых прожилок и блеклыми маленькими глазками.
Вирский взглянул на затрепетавшую при этих словах Прасковью Федоровну и кивнул.
— Со всем, что в этом доме мне принадлежит.
Войцех в волнении сжал руку Чигринского. Прасковья Федоровна тихо вскрикнула, закрыла лицо руками и рухнула в кресла, словно ее поразила молния.
— Вот вам и материал для изучения, — усмехнулся Чигринский.
Но Войцех уже выступил вперед и с ненавистью взглянул в глаза князя.
— У меня нет с собой таких денег, — твердо заявил он, — но словом чести ручаюсь…
— Вашему слову я поверю, граф, — вмешался улан, — ваша репутация безупречна.
— Ну что? — Вирский торопливо схватил со стола колоду. — Кто будет метать?
— Мечите вы, — хмуро ответил Войцех.
Остаток ночи прошел как в угаре. Червонная дама выиграла Войцеху руте, и гости, пораженные такой неожиданной переменой обстоятельств, торопливо разъехались, едва простившись с новым хозяином дома. Шемет было испугался, что Вирский умчится искать утешения в объятиях жены, но оказалось, что князь не настолько расстроен проигрышем, как можно было себе представить.
В список проигранного входил ворох счетов от модисток и ювелира, из зеленной и бакалейной лавок, обязательства по выплате отступных родителям девицы Кузиной и прочие затраты. Вирский, вполне пришедший в себя после злополучной игры, казалось, был рад избавиться от лишних расходов. Он даже подмигнул Шемету, поздравив его с «удачным приобретением», но встретив холодный взгляд графа, стушевался.