Черная свеча

Губарь прервал рапорт дежурного каким-то обреченным движением руки и, весь потемневший, прошел мимо. Вислые щеки лежали на стоячем воротнике кителя серой мешковиной, лоб стянут в ребристые складки, отчего довольно стройное тело полковника кажется случайно подставленным под отжившую голову.

Он остановился, сцепив за спиной ладони, и, глядя на выпирающую за зоной лосиным горбом сопку, начал говорить:

— Хочу сообщить вам важное правительственное сообщение.

— Про амнистию! Про амнистию! — скулил хлебный вор.

— Вчера скончался…

Упоров почувствовал, как все в нем задрожало мелкой, противной дрожью.

— …великий вождь советского народа, Генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин.

Дознаватель Шерман приложил к глазам платок. Стало очень тихо, лишь чей-то звук булькнул пузырем со дна уснувшего озера и тут же растворился в глубоком молчании. Руки зэков потянулись к шапкам. Полковник переждал некоторое волнение в рядах заключенных и с пониманием посмотрел на не скрывающего своих слез дознавателя Шермана.

— Прекратить разговоры! — ни с того, ни с сего крикнул дежурный.

— …Ушел из жизни гениальный продолжатель дела великого Ленина.

— Все бы вы ушли за ним следом!

Губарь побагровел, однако сдержался. И продолжил:

— …остались бессмертные идеи Сталина, его убежденность, твердость, чистота и безжалостность к врагам социализма! Сталин умер. Дело его живет и будет жить вечно! Нет на свете силы, способной одолеть им созданное!

— Как же теперь дальше-то? — спросил, прикрывая рот, испуганный мужичонка — хлебный вор.

— Не переживай, коллега, — успокоил его Филон и взглянул на свои часы без гражданства. — Все останется на своих местах. Даже ты.

— Равняясь! — разнеслось над плацем.

Стадник пнул в зад плачущего комсорга Днепрогэса:

— Педерастов тож касается!

Колос вздрогнул, точно в зад пнули его, и с презрением посмотрел на Руслана.

«Передумал», — решил, наблюдая за Колосом, Упоров. Его охватила непонятная веселость.

— Миша, горе-то какое?! — сказал он. — Плакать хочется, а Стадник, сука, дерется.

— По вас не скажешь, Упоров. Улыбаетесь. Для меня, действительно, горе. А отец… не знаю — переживет…

— Переживет. Старая гвардия. Ты, говорят, успел вчера с лауреата хорошие кони сдернуть?

Колос ухмыльнулся, опустив голову, глянул на ботинки.

— Ботинкам все равно, кто их хозяин: лауреат или бывший чекист. Они должны служить живому человеку. Петр Тимофеевич скончался…

— В один день с Иосифом Виссарионовичем. Вот бы тебе со Сталина ботинки стащить!

— Не кощунствуйте, Упоров! Нас может рассудить только будущее.

— На хрена мы ему нужны?!

Пельмень, чуть пыжась, сказал:

— Если побег поведу я, то и подельников мне подбирать.

— План кажи, — прервал его Федор Опенкин.

— Взрываем новую штольню. Пока будут откапывать дубарей, уйдем левым затопленным ходом, там уже подкопались.

Сидящий на корточках у порога сутуловатый детина в меховой безрукавке поверх брезентовой рубахи и в мягких эвенкийских ичигах громко вздохнул.

— Хочешь говорить, Чалдон? — спросил Дьяк.

— Сколь там копать-то надо?

— Час — полтора, не больше. Замокнем только.

— Кто имеет сказать?

— Мне можно? — спросил Упоров, вздумал было подняться, но Чалдон положил на плечо руку.

— Будете рвать штольню, в побег не пойду.

— Тогда тебя нет! — Чалдон воткнул перед собой нож и оперся на рукоятку, как на трость.

— Спрячь приправу, — посоветовал Малина. — Он не из тех фраеров, которых можно напугать.

— Значит, договорились, — не обратив внимания на возникшее разногласие, сказал Дьяк. — Побег поведет Малина. С тобой идут Пельмень, Чалдон, Вадим и этот самый Колос, проводником из зоны. Завтра сами решите. Понесете кассу. Пуда четыре золотишка царского, да камушки. Две фигуры. Сорок патронов и граната. Чалдон знает, где остановить машину. Добудете если, ее поведет Вадим. Но шибко не рискуйте. Груз надо донести до места.

— Зачем нам Колос, Никанор?

— Сказано: за зону выведет. Груз понесет. Потом решите, не дети.

— Когда? — спросил Пельмень.

— Сейчас, — ответил Малина, пряча под телогрейку наган со взведенным курком.

Михаил Колос вошел в сарай в сопровождении Ираклия, который тут же снова ускользнул за дверь.

— Встань сюда! — Малина указал угол, куда надлежало встать бывшему чекисту. — И слушай. Это побег. Мы будем уходить через старый водовод.

— Он завален, — механически проявил свою осведомленность перепуганный Колос, но тут же, спохватившись, стал сопротивляться. — Зачем вы мне это рассказываете? Знать не хочу ваших дел!

— Тебя просили только слушать! Со вчерашнего дня там есть лаз. Охрана пустила собак. Сегодня сторожит Герда…

— Герда, — повторил Колос, пытаясь изобразить недоумение. — Но при чем здесь я? Никакой Герды я не знаю.

— Ты ее кормил, помнишь — Герда щенилась? Сам сек: она лизнула тебе руку, когда ты вешал над вахтой флаг. Хочешь дожить до коммунизма?

— Но я… я не знаю, как она отнесется ко мне сейчас. К тому же я вовсе не хочу!

— Это не имеет значения, сучий твой потрох!

«Тебя впутали в крупное дело, — подумал, слегка сожалея, Упоров. — Они ни перед чем не остановятся. Черная свеча… ты видишь ее чад».