Черная свеча

Упоров сделал три шага вперед, остановившись с вытянутыми по швам руками. В самом зэке зрело сопротивление нелепой, деревянной стойке, но он ничего не мог с собой поделать, тянулся изо всех сил.

— Вот хотя бы Ольховский. Во время войны сотрудничал с немцами, осведомитель гестапо! К тому же ему скоро шестьдесят.

— Разрешите объяснить, гражданин начальник!

Губарь кивнул.

— Ян Салич — лучший специалист по россыпным месторождениям, а вы, гражданин начальник, обещали нам в новом году технику…

— Обещал?! — полковник вытянул губы и убрал со стола руки. — С вами, однако, не разговоришься, Упоров. Допустим, он вам нужен, репутация фашистского прихвостня вас не смущает?

— Все сидим на общих основаниях, гражданин начальник…

— А Дьяков, это же смешно!

Губарь поднялся, жестом подчеркнул свое окончательное несогласие:

— Человек, живущий по законам уголовного мира. Что он будет у вас делать? Наши с вами цели и цель Дьякова диаметрально противоположны. Вы — показательная бригада! Скажите честно…

— Заключенный Дьяков встал на путь исправления, гражданин начальник!

— Я просил — честно! — Губарь взял карандаш, торцом стукнул по крышке стола. — Вы должны понять…

— Простите, гражданин начальник, — зэк говорил волнуясь, и Губарь поверил в искренность его переживаний. — Мне не обязательно вас понимать, но обязательно слушаться. Я, конечно, не смею настаивать…

— Продолжайте, продолжайте, Упоров, — кивнул начальник колонии, наверное, догадываясь, о чем пойдет речь.

— Если бы вы попробовали меня понять. Администрация принимает решения, за которые нам, работягам, приходится иногда платить жизнями.

Губарь смотрел на заключенного с некоторым сочувствием, между ними кончилось молчаливое противоборство. Сейчас полковнику, наверное, и вправду было жалковато человека, на которого он решил поставить.

— Мы подумаем, — произнес он вполголоса. — Говорите — встал на путь исправления? Хе! Прямо анекдоты какие-то в моем кабинете, сказки для взрослых идиотов!

— Для вас, может, и сказки, гражданин начальник, меня же просто грохнут. — Он ждал, что полковник вскочит, закричит, одним словом, начнет доказывать ему — власть на Крученом находится в его руках, он — Хозяин!

Ничего подобного не произошло. Губарь недовольно пошевелил седыми бровями и спокойно сказал:

— Действительность, к сожалению, не всегда подчиняется закону… Хорошо, что вы не стали темнить. Тут есть еще одна сомнительная личность.

Начальник лагеря склонил голову набок. Улыбка была где-то внутри, под мундиром с широким рядом орденских колодок на левой стороне. Заключенный, однако, чувствовал — он улыбается, иронично и не зло.

— Вы — верующий, Упоров?

— «Религия — опиум для народа», гражданин начальник. — Вадим знал, о ком пойдет речь, затягивал время, обдумывая ответ.

— Я насчет этого попа, как его фамилия… — Губарь глянул в бумаги. — Тихомирова. Придется объясниться.

— Святое дело начинаем, гражданин начальник: без попа неловко.

Недавнее понимание распалось. Зэк почувствовал и сжался.

— Вы хитрец. Смотрите, не перехитрите самого себя!

Полковник вынул из кармана носовой платок, прикоснулся к глазам.

— Плохая шутка, гражданин начальник. Виноват. В воскресенье из тюрьмы привезли разную накипь. Этого, из попов, никто не хотел брать: тощой…

— Вы были с ним знакомы раньше? — перебил Губарь.

— Два раза виделись. Смирный он…

— Ну, хорошо. Бог с ним, с попом. Я вспомнил насчет промывки с подачей на промприбор бульдозерами. Нужны специалисты…

— Четверо из бригады помогают ремонтировать бульдозеры.

— Ловкачи, — в голосе не было ни одобрения, ни осуждения. Вообще полковник уже выглядел слегка разочарованным или даже настороженным. — Будем думать, и про рекорды я запомню.

— Через полгода, гражданин начальник, они — наши. Можете не сомневаться, — очевидно, он тоже занервничал, наблюдая перемены в Хозяине.

Полковник поднялся. Ястребиный взгляд скользнул поверх головы заключенного. Сухой твердый палец нашел кнопку вызова, и когда открылась дверь, Губарь кивнул:

— В зону…

Приемная встретила зэка блеском офицерских погон.

Погоны плавали по просторной приемной, как рыбки в аквариуме. Офицеры излучали потное тепло, слегка подслащенное дешевым одеколоном. Лица у них были несколько отрешенные, словцо все они несли здесь святую бесприбыльную службу по воспитанию подрастающего поколения. Подвижники в погонах…

Разговоры прекращаются. Офицеры уступают ему дорогу с брезгливым видом, как прокаженному, и думает он о них уже так, как думал всегда: «Волки переодетые!»

Сходка вынесла приговор. Слух эхом прокатился по баракам, и многие, кто мог рассчитывать на воровское внимание, провели ночь без сна. Утром все смотрели в сторону покрытой ссохшейся травой площадки, куда обычно выносили трупы. Площадка была пуста. И кто-то сказал:

— Сорвалось…

Его поправили с деликатным намеком, но без грубости:

— У них не сорвется: был приговор.