Черная тарелка

Я кинулся в студию. В глубине огромного, как ангар, помещения виднелся ярко освещенный софитами длинный металлический стол, нет, скорее что-то вроде барной стойки, и три высоких, тоже как в баре, причудливой формы табурета – один, позади стойки, вроде бы для бармена, а два в ее торцах. На стойку были нацелены камеры, возле которых суетились операторы и еще какие-то технари, должно быть выставлявшие или проверявшие свет. Остальная часть студии была погружена в полумрак. Едва разглядев среди змеиного сплетения кабелей, среди кранов и другой непонятного назначения машинерии три темные фигуры, я поспешил к ним.

Телеведущий с известной всей стране своими брутальными чертами физиономией что-то втолковывал двум женщинам. Одна из них была Клавой.

– Итак, мы обо всем договорились. Главное, держитесь как можно естественней и говорите в камеру, – сказал ведущий. – Пошли, сударыни, пора начинать.

Он двинулся к освещенной части студии, сударыни за ним.

Я окликнул Клаву. Она остановилась и повернулась ко мне. Я подошел и взял ее за руку, намереваясь умыкнуть. Она прижалась ко мне и не своим – тоненьким, испуганным – голосом шепнула мне на ухо:

– Ой, как писать хочу!.. – И побежала догонять ведущего.

Должно быть, от охватившей меня паники мне внезапно тоже захотелось в туалет, но технари уже прибавили свет у барной стойки, зажглось табло «Тишина в студии!», и лицо ведущего стало торжественно-официальным:

– Уважаемые телезрители, сегодня мы начинаем теледебаты партий и политических объединений, которые на предстоящих выборах поборются за право быть представленными в высшем законодательном органе страны. У нас в студии лидер партии «Российские Невесты» Маргарита Леонтьевна Куцая и представитель «Экологии России» Клавдия Николаевна Толмачева.

Куцая с достоинством слегка наклонила голову, как бы подтверждая, что она здесь и находится в полном распоряжении телезрителей. Клава растерянно улыбнулась.

Все. Поезд ушел. Мне уже не умыкнуть Клаву, не увезти ее из Останкина, не спрятать в своей постели. Она в прямом эфире, на нее смотрят десятки миллионов людей, как говорили раньше, от Калининграда до Находки. Ее разглядывают, она вся на виду – длинные ноги, широкие бедра, высокая грудь, длинная шея, миловидное разрумянившееся от волнения лицо, густые каштановые волосы. И оделась, умница, как надо: простое светлое трикотажное платье на удивление к лицу и фигуре.

Я любовался Клавой, но пытался при этом быть объективным, смотреть на нее глазами обыкновенного телезрителя-мужика, который с ней не спал, а увидел ее впервые. И решил: если честно, а я старался быть честным перед самим собой, первый раунд дебатов она уже выиграла. Тому способствовали и высокие табуреты, на которых сидели Клава и ее соперница: Клава – свободно и естественно, Куцая – неловко, скособочившись.

Итак, первый раунд за нами. Но уже прозвучал гонг на второй. Когда Маргарита Куцая заговорила, я забыл о ее неловкой позе, старомодном темно-синем костюме с белой блузкой и черным галстуком-шнурком, о нелепом пучке жидких крашеных волосенок. Она говорила четко, напористо, убедительно. И я снова запаниковал – что моя сможет противопоставить этому потоку предвыборного красноречия? Мне до слез стало жалко Клавочку, и в который раз я проклял свое легкомыслие и дурацкую, холуйскую услужливость перед ЭРОСом.

– А теперь слово вам, Клавдия Николаевна, – услышал я голос ведущего. – Прошу вас.

Вот оно! Начинается. Сейчас произойдет катастрофа…

Но ничего страшного не случилось. Клава очень женственно поправила платье на коленях и с милой застенчивой улыбкой на устах сказала, что в большой политике она новичок, не чета Маргарите Леонтьевне, но и ей есть что сказать уважаемым избирателям. И пошла чесать как по писаному. Порой слегка запинаясь и подыскивая слова, но в целом дельно Клава изложила нашу платформу и попутно заметила, что невестам, которые мнят себя едва ли не главными радетелями народных интересов, не грех было бы вставить в свою программу хотя бы самую экологическую малость. Так и сказала – «экологическую малость». Браво, Киса, браво, что значит школа! – цитатой подумал я.

Однако дальше дела пошли хуже. Куцая задавала язвительные вопросы, а Клава с трудом находила на них удовлетворительные ответы и заметно нервничала. Я с трудом вспоминаю те минуты – и я, и Клава, как потом она призналась, прожили их словно в плотном тумане. Остались ощущения.