Черная тропа

— У него был британский английский. Но не такой утонченный, а… как бы это сказать… пролетарский. Да-да, — продолжал он и кивнул, словно соглашаясь с самим собой. — Потому что это как-то не вязалось с его длинным плащом и ботинками. К тому же вид у мужчины был немного потрепанный, как мне показалось, несмотря на загар.

— Будем оставаться на связи, — сказал Свен-Эрик. — Мы вернем вам копию договора, но большая просьба — не рассказывайте обо всем этом журналистам. И еще — мы хотим взять машину. Если она сдана, верните ее, а клиенту дайте другую.

— Это связано с Инной Ваттранг, да?

— Когда он возвращал машину, плащ по-прежнему был на нем? — спросила Анна-Мария.

— Не знаю. Думаю, он просто поставил машину на стоянку и бросил ключ в ящик. — Он снова порылся в компьютере. — Точно. Скорее всего, он улетел вечером в пятницу. Или же утром в субботу.

«Тогда, возможно, кто-нибудь из стюардесс видел его без плаща», — подумала Анна-Мария.

— Мы разыщем этого парня по договору, — сказала Анна-Мария Свену-Эрику, когда они снова уселись в машину. — Джон Макнамара. Интерпол поможет нам связаться с британскими коллегами. И если потом криминалистическая лаборатория докажет, что кровь на плаще принадлежит Инне Ваттранг, и если они смогут сделать анализ ДНК того, что найдут на плаще…

— Это не факт, ведь он пролежал в воде.

— Тогда это сделает лаборатория Рюдбекка в Упсале. Нужно привязать парня к плащу. Недостаточно того, что он просто нанял машину в то время, когда ее убили.

— Если не удастся найти чего-нибудь интересного в машине…

— Ее осмотрят криминологи.

Она повернулась к Свену-Эрику и широко улыбнулась. Тот стал механически искать ногами тормоз в полу машины. Он предпочел бы, чтобы коллега смотрела на дорогу, когда сидит за рулем.

— Черт, как быстро мы справились с этим делом, — весело сказала Анна-Мария и прибавила газу. — И совершенно сами, не привлекая центральное управление, — это чертовски здорово.

* * *

Вечером Ребекка ужинала дома у Сиввинга. Вернее, у него в котельной. Она сидела за крошечным столиком и смотрела, как Сиввинг колдует над миниатюрной плиткой. Он положил ломтики рыбного пудинга в алюминиевую кастрюльку и осторожно подогревал их в небольшом количестве молока. В горшке на соседней конфорке варилась картошка. На столе стоял в корзиночке хлеб и упаковка соленого маргарина. Запах еды смешивался с запахом мокрых шерстяных носков, висящих на веревке.

— Настоящий праздник! — воскликнула Ребекка. — Ты согласна со мной, Белла?

— Даже и не думай, — строго сказал Сиввинг собаке, которая была отправлена на подстилку у его кровати.

Слюна свисала у нее изо рта, как две веревки. Ее темно-карие глаза свидетельствовали о том, что она умирает от голода.

— Я отдам тебе потом свои объедки, — пообещала Ребекка.

— Не разговаривай с ней. Она все с готовностью воспринимает, как разрешение покинуть свое место.

Ребекка улыбнулась, глядя в спину Сиввинга. Невероятная фигура. Волосы у него не поредели, а лишь стали серебристо-белыми и легкими, торчали над головой, как пушистый лисий хвост. Военные брюки из магазина распродаж были заправлены в толстые шерстяные носки. Должно быть, Май-Лиз успела перед смертью навязать ему приличный запас. Большой живот обтягивала фланелевая рубашка. Поверх он надел один из передников Май-Лиз, тесемки от которого невозможно было завязать за спиной, — вместо этого он засунул их в задние карманы брюк, чтобы передник не спадал.

В остальной части дома Сиввинг, отдавая дань традиции, расставлял в начале декабря рождественские украшения, развешивал в окнах звезды: оранжевую бумажную — в кухне, плетеную соломенную — в гостиной. Доставал фигуры дедов морозов, подсвечники на Адвент[22] и вышитые скатерти Май-Лиз. После тринадцатого дня все это снова упаковывалось и отправлялось на чердак. Скатерти не нуждались в стирке. Он никогда на них не ел. В доме ничто не пачкалось.

В котельной в подвале дома, где он теперь жил, все было, как обычно. Никаких скатертей. Никаких дедов морозов на комоде.

«Мне так нравится, что все остается на своих местах, — подумала Ребекка. — Те же горшки и тарелки на полочке на стене. Каждый предмет выполняет определенную функцию. Покрывало защищает простыни от собачьей шерсти, когда Белла втихаря забирается на кровать. Тряпичный коврик лежит на полу потому, что пол холодный, а не для украшения». Она поняла, что уже привыкла ко всему этому. Ребекке уже не казалось странным, что он перебрался в подвал.

— Жуткая история с Инной Ваттранг, — сказал Сиввинг. — О ней все время говорят во всех СМИ.

Прежде чем Ребекка успела ответить, зазвонил ее телефон. Номер начинался с 08.[23] На дисплее высветился телефон коммутатора адвокатского бюро.

«Монс», — подумала Ребекка и так занервничала, что поспешно поднялась.

Белла воспользовалась случаем и тоже вскочила с места. Через полсекунды она была уже у плиты.

— Прочь отсюда! — рявкнул Сиввинг. — Картошка будет готова через пять минут, — добавил он, обращаясь к Ребекке.