Черная тропа

Руководители разглядывают многочисленных какающих собак. Гунилла Петрини сама отбирала картины, которые Эстер следует отправить в художественную школу — и ей очень понравились собаки.

Конечно, это Муста, которая задними лапами высокомерно зарывает свои какашки снегом.

Соседский пойнтер Геркулес. Строгий и почти по-военному вышколенный охотничий пес. Широкогрудый, с изогнутой мордой. Но когда ему надо было сделать дела, он всегда почему-то находил небольшую сосенку. Ему нравилось прижиматься задницей к дереву. Эстер сама очень довольна тем, как ей удалось передать выражение на его морде — удовольствие и потуги одновременно, когда он стоит, сгорбив спину, над крошечной сосенкой.

И еще одна картинка, которую она нарисовала по воспоминаниям о поездке в Кируну. Женщина тянет на поводке своего пекинеса. Видны только ее ноги — довольно толстые, в туфлях на высоких каблуках. Пекинес сидит в таком положении, словно делает большое дело. Но хозяйке, кажется, наскучило ждать, и она тянет его за собой дальше на прогулку. Собаку зритель тоже видит сзади, с опущенным к земле задом, она изо всех сил упирается ногами в землю, оставляя на ней следы.

Они снова ее о чем-то спрашивают. В голове появляется образ тетушки, толкающей ее под локоть.

Но Эстер только еще плотнее сжимает губы. Что она должна сказать? Что она без ума от собачьих какашек?

Тетушка спрашивает, как прошла встреча. Откуда Эстер знает? Ей совсем не по душе вся эта болтовня. Но она старалась изо всех сил. Как с рисунками, изображающими Насти. Она понимает, что они пытаются вложить во все это некий глубокий смысл. Его жизнь в неволе. Его маленькое мертвое тельце. Слова отца сорвались у нее с губ: «Они очень чувствительны, — сказала она. — Они прекрасно выживают в горах, но вот справиться с нашими инфекциями…» Тут все с интересом посмотрели на Эстер.

Задним числом она чувствует себя полной идиоткой. Считает, что наговорила лишнего. Хотя им наверняка показалось, что из нее каждое слово приходилось тащить клещами.

«Все пропало», — думает Эстер. Ей кажется, что ее ни за что не примут.

Эстер Каллис поставила пустую кастрюлю на пол рядом с кроватью. Теперь ей осталось лишь сидеть и ждать. Хотя она точно не знает, чего именно.

«Все скоро выяснится, — думает она. — Это как падать с высоты — все происходит само собой».

Ей нельзя зажигать свет в комнате. Нельзя обнаруживать своего присутствия.

Внизу в салоне продолжается роскошный ужин. Собравшиеся — как стадо пасущихся оленей, не подозревающих, что волчья стая приближается, перекрывая пути к отступлению.

За окном кромешная темнота. Луны нет на небе. Никакой разницы — что закрыть глаза, что снова их открыть. В комнату просачивается лишь слабый свет от фонаря на наружной стене дома.

Мертвые приближались. Или это она приближалась к ним? Эстер ощущала некоторых из них — родственников со стороны матери, с которыми никогда не встречалась.

Инну тоже. Не так далеко, как можно подумать. Возможно, она волнуется за своего брата. Но тут мало что можно сделать. У Эстер есть свой брат, о котором она должна позаботиться.

Не так много прошло времени с тех пор, как Инна сидела здесь, в комнате Эстер. Опухлости на ее лице стали спадать. Синяки поменяли цвет — с красно-синего на зеленый и желтый.

— Тебе не хочется достать палитру и нарисовать меня? — спросила она. — Раз у меня сейчас на лице все цвета радуги. — В последнее время она очень изменилась. В выходные сидела дома. Не была такой веселой и разговорчивой, как раньше. Иногда она приходила в мансарду к Эстер. — Даже не знаю, что со мной, — говорила Инна. — Я чувствую себя такой усталой и подавленной. Так все это надоело.

Эстер она даже больше нравилась такая — подавленная. «Почему надо всегда быть веселой?» — хотелось ей спросить Инну.

Они такие, эти люди. Всегда хотят быть веселыми, легкомысленными, окруженными множеством знакомых. Это самое главное в жизни.

К счастью, Инна требовала этого только от себя самой — но не от Эстер. В этом смысле Инна напоминала маму.

«Они позволяли мне быть такой, какая я есть, — подумала Эстер. — Мама. Она пообещала учительнице в школе поговорить со мной, чтобы я старалась: попыталась освоить математику, научиться писать. „И еще — она такая молчаливая, — говорили учителя. — У нее совсем нет друзей“».

Словно это какая-то болезнь.

Но мама оставила меня в покое. Разрешала мне заниматься тем, что мне нравилось, — рисовать. Никогда не спрашивала, есть ли у меня друзья, которых мне хотелось бы пригласить домой. Уединение казалось самой естественной вещью.

В художественной школе все было не так. Там приходилось делать вид, что ты не один, чтобы остальные прекратили беспокоиться и чувствовать ответственность за тебя.

Эстер начинает учиться в школе Идун Ловен в Стокгольме. У Гуниллы Петрини есть знакомые, в квартире у которых на Юнгфрюгатан в районе Эстермальм идет ремонт. Поэтому хозяева проводят зиму в Бретани. Эстер сможет пожить в одной из комнат, это легко устроить. Мастера приходят рано утром, а к тому моменту, как Эстер возвращается из школы, они уже уходят.