Черная вдова, или Ученица Аль Капоне

– Что, нравится?

– Господи… что это такое? Кто это вас так?.. – выдохнул он.

– А то ты не знаешь, – усмехнулась она, беря халат.

Череп подтянул ее к себе, чуть дотронулся кончиками пальцев до рубцов на животе:

– Значит, за все это я перебил тому козлу только одно колено?! Ну, ничего, время есть, проведу его с пользой! – произнес он с угрозой, сузив глаза. – Таких тварей надо калечить так, чтобы смерть избавлением казалась! Как вы выдержали это все, ведь это же дикая боль? – спросил он севшим голосом, поглаживая ее шрамы.

– Убери руки, Олег, – тихо попросила Марина, спокойно стоя перед ним в одном белье и чулках. – Я знаю, о чем ты сейчас мечтаешь, и даже согласилась бы быть с тобой при другом раскладе, но не сейчас, не сегодня, когда я похоронила Федора.

Череп убрал руки, отвернулся, пытаясь совладать с собой. Конечно, ему ничего не стоило бы заставить ее, просто взять силой, но он не сделал этого, и Марина была благодарна ему.

– Как вы догадались? – спросил он, не глядя в ее сторону.

– Не первый ты, Олег, далеко не первый, – грустно улыбнулась она, завязывая халат. – Я давно привыкла, что все поголовно хотят мое тело и совсем никому не нужна я сама. Только Федору это было важно – какая я в душе, а не что я умею в постели.

Коваль улеглась на кровать, плотно завернувшись в одеяло, Череп погладил ее по рассыпавшимся из-под расстегнувшейся заколки волосам:

– Простите, я не хотел обидеть вас…

– Меня сложно обидеть, я же стерва.

Череп остался у Марины – Мастиф настоял, чтобы она не находилась одна. Тем более что свободного времени образовалось много: она уволилась с работы сразу же после похорон Федора, просто не могла больше видеть эту больницу, разочаровавшись в своем деле окончательно. Ее, конечно, поуговаривали остаться, но она-то видела, что все спят и видят, как бы поскорее избавиться от задолбавшей все живое Коваль. «Да пошли вы все!» – абсолютно равнодушно подумала Марина, закрывая за собой больничные двери.

Мастиф одобрил ее решение и даже перешел на «ты», что означало только одно – теперь она член семьи, и место в ней будет занимать отнюдь не последнее, а скорее наоборот. Возможно, кого-то из приближенных Мастифа эта ситуация не устраивала, но рта никто не открывал, да и Череп, будучи всегда рядом, вряд ли позволил бы.

Как-то однажды, вернувшись после очередного визита к Мастифу, Череп усадил Марину перед собой на кухне и серьезно спросил:

– Вы хотите знать, кто убил вашего Федора?

Коваль замерла на краешке стула, не в силах сказать ни «да», ни «нет». Череп вздохнул, закурил, глядя поверх ее головы:

– Я знаю, Марина Викторовна, вы думаете, это Мастиф сделал. Это не так. Случилась пьяная разборка в кафе, гуляли какие-то отморозки молодые, а ваш Федор оказался там же, должен был встретиться с приятелем. Малолетки подняли какой-то базар, что-то за деньги вроде, стали орать, дебоширить, и он, Федор, сделал им замечание. А среди них нашелся какой-то идиот – ствол вырвал, ну и…

Череп замолчал, осторожно глядя на Марину и ожидая реакции. Коваль по-прежнему молчала, убитая нелепостью ситуации – боевой офицер, спецназовец, прошедший Чечню, погиб так глупо и зря, застреленный распоясавшимся пацаном…

Марина молча встала и ушла к себе, прихватив бутылку текилы. Охранник не посмел перечить – понимал, что ей нужно как-то расслабиться, чтобы смириться с потерей. Хотя вряд ли с этим можно вообще смириться. Он очень хотел помочь – специально выяснял подробности, нашел даже тех, кто видел, как убили Волошина, только бы Марине стало легче…

Со временем Марина даже привыкла к постоянному присутствию Черепа в своей квартире. Он заботился о ней, готовил, заставлял есть хоть что-то и ограничивал дозу алкоголя и количество сигарет. Правда, она иногда довольно сильно доставала его, потешаясь над многочисленными талантами, но он терпел, а когда становилось совсем невыносимо, просто уходил в другую комнату. Было кое-что, заставившее Марину относиться к навязанному охраннику с интересом и даже определенной долей уважения. Несмотря на судимость, Череп оказался неплохо образован. Он был сдвинут на японской культуре и кухне, на всяких единоборствах и кодексе самурая, а также неплохо владел японским и мог подолгу декламировать непонятные пятистишия на языке оригинала. Она начала прислушиваться к непривычным звукам и даже получать удовольствие.

Так и жили. И однажды, душной июльской ночью, не вынеся пустой одинокой постели, Коваль вошла в комнату, где спал на диване Череп. Его такое страшное днем лицо сейчас, во сне, не таило никакой угрозы – он спал, безмятежно забросив за голову руки, одеяло сползло, обнажая мускулистый торс. Марина почувствовала, что сейчас сойдет с ума, если не получит власти над этим телом, если Олег не возьмет ее прямо здесь, на этом диване, на полу, где угодно, где только ему захочется… Она опустилась на колени и осторожно поцеловала его в губы. Олег открыл глаза, не сразу сумев сообразить, что происходит:

– Ты?!

– Тихо, молчи, не надо говорить ничего, – прошептала Марина, продолжая целовать его. – Я сделаю все сама…